Отрешенные люди
Шрифт:
– Сам у него спросишь, - развел руками Янгельды. Уже по темноте к юртам подскакали шестеро всадников, и у двоих из них поперек седел висели со связанными руками пленники. Иван догадался, что это и есть те самые конокрады, о которых говорили ранее. Их небрежно сбросили на землю, и тут же один из башкир подтолкнул пленных поближе друг к другу, поставил вплотную спинами и связал их за руки. Иван подошел поближе и рассмотрел внимательно их разбитые в кровь лица с синими от побоев кругами вокруг глаз. Один из них, похоже, был русский, а второй - из башкир.
–
– осторожно спросил пленного Зубарев.
– Ага, - закашлялся тот, - крепко, гады, побили, гуторить трудно...
– Откуда будешь?
– Из яицких казаков, - ответил тот, морщась.
– А ты чего тут делаешь? Тоже пленный?
– Я из Тобольска, руду искать приехал, - сообщил Иван.
– Слышь, братушка, забери меня от них, Христом Богом молю, забери. Век за тебя Бога молить буду, выручи из неволи, а то ведь они меня так не отпустят. Может, и пригожусь в чем тебе, братушка...
– Рудознатное дело разумеешь?
– спросил Зубарев казака.
– Не-ка, - ответил он, - в конях добре понимаю, а в рудах - ни черта.
– Зовут тебя хоть как?
– Степкой Братухиным кличут...
Но к ним подошел пожилой грозного вида башкирец с тяжелой нагайкой в руках, зло глянул на Зубарева и, подталкивая, повел пленных к дальней юрте. Когда они скрылись там, Иван нетерпеливо спросил у Янгельды:
– Зачем их к Чагыру повели?
– Откуда тебе известно, где мудрый Чагыр есть? А? Ай, нехорошо...
– А чего тут не понять?
– удивился Зубарев.
– Баба ваша туда несколько раз заходила, есть ему несла. Все и понятно.
– Шибко умный, однако, - привычно зацокал языком Янгельды, беспокойство исчезло с его лица, и он пояснил:
– Судить воров будут у старейшины. Как он скажет, так и будет.
– Могут и к смерти присудить?
– поразился Иван.
– Не имеют права. Один из них казак, подданный императрицы.
– На своей земле мы сами судим, кого захотим.
– А бывали случаи, чтоб к смерти кого приговаривали?
– Смерть? Убить?
– удивился Янгельды.
– Зачем такое говоришь, покрутил он пальцами возле виска, - пускай живет, рабом у нас будет, работа делать, за конями смотреть. Родня есть - выкупит. А так зачем убивать? Шибко нехорошо...
Прошло около четверти часа, а из дальней юрты никто не выходил. Наконец, откинулся полог, и показался сперва тот, грозного вида, башкирец, а затем и оба пленных. Они уже были освобождены от пут и шли, низко опустив головы. Башкирец что-то резко сказал им и замахнулся нагайкой, те испуганно шарахнулись в темноту, замерли вдали от костра.
– Не велит им к нам подходить. Нельзя теперь, раб стал.
– Понятно, - вздохнул Зубарев, не понимая, зачем был так называемый суд, если Янгельды и так заранее знал, чем кончится дело. Но изменить что-либо Иван был не в силах, а потому предпочел до поры до времени не вмешиваться, пока не переговорит с таинственным Чагыром. И в этот момент кто-то тронул его за плечо, и, повернувшись, он увидел мужественное лицо все
– Иди... Чагыр ждет тебя.
– Спасибо за приглашение, - слегка кивнул он башкирцу и направился к юрте, сопровождаемый настороженными взглядами сидящих у костра мужчин.
Внутри юрты, куда он вошел, свет давали несколько масляных бронзовых светильников с длинными ручками в виде голов драконов. На небольшом возвышении в дальнем углу сидел седобородый старец в тюбетейке на голове и черном стеганом халате, подпоясанном цветастым кушаком, возле него стояли две пиалы с напитком белого цвета.
– Садись, Иван, - пригласил жестом старик, указывая на место перед собой.
Ивана удивило, что тот знает его имя, но он догадался, что Янгельды мог сообщить ему об этом. Он сел, неловко скрестив ноги, и внимательно посмотрел в лицо старика. Больше всего поразили его глаза, которые сосредоточенно смотрели куда-то в одну точку и, казалось, не видели его, Ивана, хотя он и сидел напротив. Лицо у старика, широкоскулое, как и у большинства башкир, все было испещрено многочисленными морщинами и оспинками от перенесенной когда-то болезни. Из ушей и из носа выбивались длинные седые волоски, под стать столь же белой бороде, острым клином лежащей на впалой груди. Лишь когда старческая рука опустилась вниз и осторожно стала нащупывать пиалу, чуть подрагивая при этом, Иван догадался: перед ним находился совершенно слепой человек, - но это не мешало оставаться ему старейшиной и самым почитаемым среди соплеменников. Старик какое-то время молчал, отхлебнув несколько раз свой напиток из пиалы, молчал и Зубарев, не решаясь первым начать разговор. Наконец, старик поставил пиалу на место и негромко спросил:
– Чего, Иван, не пьешь? Пей кумыс, - и опять замолчал. Иван поднял пиалу, попробовал кислый на вкус кумыс, сделал несколько небольших глотков, и у него тут же защипало язык, запершило в носу, и он громко, протяжно чихнул, расплескав напиток на колени.
– Э-э-э... совсем не умеешь кумыс пить, - хихикнул старик, - значит, русский. Возьми подушку, а то устанешь сидеть, - и безошибочно указал рукой на кожаную подушку, лежащую возле Ивана. Тот подтянул подушку, подсунул ее под себя и, обретя чуть больше уверенности, сделал из пиалы несколько глотков и лишь после этого отважился заговорить первым:
– Мне сказали, будто бы вы знаете кого-то из моих родственников. Это так?
– Кто сказал, наверное, не врал. Чагыр долго жил на свете, много видел, много знает, - он довольно неплохо изъяснялся по-русски, хотя делал при том неправильные ударения, переставлял местами слова. Иван подумал, что он, наверное, не один год жил рядом с русскими, где и научился языку.
– Был у меня гостем много, много лет назад русский мужик. Угрюмом звали...
– Дмитрий Павлович?!
– чуть не подпрыгнул на подушке Иван.
– Значит, он мне про вас рассказывал...