Отрешенные люди
Шрифт:
Правда, имелись тому особые причины, о чем шептались за спиной императрицы, боязливо пряча глаза, ловили каждое слово придворных лейб-медиков, выходящих с неизменными чемоданчиками из покоев государыни, куда они все чаще бывали приглашаемы. А причина, в общем-то, объяснялась довольно просто: как-никак, а императрице перевалило за пятый десяток, чего она, как и любая женщина, ждала с тревогой и особой настороженностью к людям.
Во взглядах входящих к ней она непременно ловила подтверждение своим домыслам и догадкам: "Заметно ли уже, как я постарела?!" Если ей говорили, что хорошо выглядит, свежа лицом, то начинала дуться, думая, будто врут в глаза, лебезят. Коль кто пробовал
Фрейлины, старившиеся у нее на глазах, много лет прослужившие при государыне, поскольку та оставалась довольно постоянной в своих привязанностях и симпатиях, внутренне негодовали, само собой, сердились, но вида не показывали, а, воротясь домой, давали волю своим чувствам, осыпая ругательствами прислугу и недоумевающих мужей. Потому резко сократилось число желающих присутствовать во время утреннего выхода государыни из спальни в приемные покои, где она, обычно в окружении столичных дам, получивших на то соизволение, пила кофе, обсуждала последние новости, приносимые ей из первых рук сведения о балах, приемах, маскарадах и иных, милых сердцу женщины, увеселениях. Слух о болезни императрицы особенно усилился, когда она прошлой зимой более месяца не выходила из своих покоев и не принимала никого, за исключением самых близких. Петербург всколыхнулся, и взгляды всех мигом обратились к "молодому двору", что жил своей жизнью, пока еще не спеша проявить себя в чем-то значительном, но ведя при том разные интриги и интрижки и потихоньку переманивая к себе столичную молодежь, не брезгуя открывать двери и старым вельможам.
Неизменная подруга императрицы Марфа Егоровна Шувалова едва ли не единственная осталась близ государыни в самые тяжелые для нее дни. Ухаживала и заботилась, как могла, шикала на мужа, который, обеспокоившись не менее других, пытался поднести на подпись больной какой-то странный манифест о престолонаследии.
– Уйди по-хорошему, - делала страшные глаза на мужа Марфа Егоровна, или креста на тебе нет? Не видишь, как и без тебя ей худо?
– А коль совсем не встанет? Тогда как быть?!
– не сдавался он.- Надобно позаботиться о будущем государства российского.
– Не о государстве печешься, а о собственной корысти,- твердо стояла на своем преданная Марфа Егоровна.
– В ссылку захотела? Или не понимаешь бабским умишком своим, что молодой император тотчас нас с тобой первыми из столицы вышлет?
– Чему быть - того не миновать, все в руках Божиих. Пропусти лучше батюшку, чуть потеснила она обескураженного ее отказом Петра Ивановича. Разговор шел возле дверей в спальню императрицы, куда как раз направлялся духовник Елизаветы Петровны - отец Федор Дубянский. Шувалову не оставалось ничего другого, как отойти в сторону и пропустить батюшку, низко поклонившись ему при этом. Юркнула следом за ним в спальню и Марфа Егоровна и плотно закрыла за собой украшенную царским вензелем дверь.
– Ладно, дома поговорим,- сердито проворчал граф, и отправился к брату посоветоваться, как лучше найти выход из столь щекотливого положения.
... Императрица лежала на большой кровати, укрытая по грудь атласным одеялом. Глаза ее были полуоткрыты
Когда вошел батюшка Федор, а следом за ним, мелко семеня, вкатилась Марфа Егоровна, императрица перевела взгляд на своего духовника и, тяжело вздохнув, проговорила негромко:
– Ты бы, Иван Антонович, шел к себе пока. Коль понадобишься, позову.
– Слушаюсь, матушка, - поднялся он со своего места, где успел чуть задремать и уже начал мерно посапывать.
Среди придворных шутников втихомолку передавалась чья-то острота по поводу кабинет?-секретаря государыни, который, по странному совпадению, носил имя и отчество заточенного в Холмогорах малолетнего наследного принца. А шутили на этот счет столичные острословы: мол, государыня, чтоб не забывать о несчастном узнике, назначила своим кабинет-секретарем его полного тезку. Ходили и другие шутки, что говорило о хорошей памяти русского общества. Наверняка, и государыне доносили об этом, но, как она воспринимала передаваемые ей остроты, для двора оставалось загадкой.
Меж тем отец Федор подошел к изголовью больной, перекрестил ее, осторожно поцеловал лежащую поверх одеяла руку государыни и обратился к большой Федоровской иконе Божьей Матери - наследному образу царской семьи, принялся тихо шептать молитву. Склонила головку и Марфа Егоровна, почтительно замерев посреди спальни. Государыня попыталась сесть, но, охнув, вновь опустилась на подушку и тихо застонала. Марфа Егоровна хотела было броситься к ней, помочь, но не решилась прерывать молитву. Наконец, отец Федор закончил молиться и направился к изголовью Елизаветы Петровны, заботливо наклонился к ней и спросил негромко:
– Не желаете ли исповедоваться, ваше величество?
– Так ведь вчерась исповедовалась. Может, позже чуть. А сейчас почитал бы лучше мне что-нибудь.
– Из Писания почитать, матушка? Или жития святых отцов наших желаете послушать?
– Лучше бы Евангелие почитал, отец Федор, о жизни Иисуса Христа.
– Какое место желаете послушать?- батюшка взял в руки большое в бархатном переплете Евангелие и раскрыл наугад.
– Сам выбери, а я послушаю. Там, где ни начни, а все будто про нас сказано. Читай, святой отец.
– Не угодно ли будет послушать об исцелении слепого-немого?
– спросил он, видимо, заранее наметив себе это место, и, получив утвердительный кивок императрицы, начал негромко читать: "Приходит в дом и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеб есть. И, услышав, ближние Его пошли взять Его; ибо говорили, что он вышел из себя".
– Растолкуй мне, грешнице великой,- осторожно перебила его государыня,что значит "из себя вышел"? Неужели с Сыном Божьим могло случиться такое? Не верится чего-то даже.
– То фарисеи и книжники, матушка, слухи распустили про Иисуса Христа, а с их слов и записано было евангелистом Марком сообщение.
– А кто из ближних Его поспешил к Спасителю?
– Сама Богородица и братья его вместе с Ней. Но послушайте, что далее писано:
"Тогда привели к Нему бесноватого слепого и немого; и исцелил его, так что слепой и немой стал и говорить и видеть. И дивился весь народ и говорил: не сей ли Христос, сын Давидов? И фарисеи же, услышав сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою вельзевула, князя бесовского. Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит".