Отрезок пути

Iris Black

– А ты шутник, как я погляжу. Ничего, скоро заплачешь.

За моей спиной что-то со свистом рассекает воздух, я не выдерживаю и оборачиваюсь. Никакой плетки в руках у Кэрроу нет – только волшебная палочка, из кончика которой исходят переплетающиеся серебристые нити. Значит, магическая плеть, или Флагелло. Об этой гадости я в учебнике читал. В том самом, который «Путь к свободе». Странное все-таки название для подобной литературы.

– Нервничаешь? – продолжает издеваться Кэрроу.

Конечно, нервничаю, но ей об этом знать не обязательно. Снова свистит плеть –

на сей раз буквально у меня над ухом – и за звуком следует удар. Я вздрагиваю и инстинктивно отшатываюсь, громыхая цепями. Кэрроу хохочет у меня за спиной. И тут же я понимаю, что никакой боли пока нет. Зато спину обдает холодом. Значит, первым ударом она просто рассекла ткань рубашки, не задев кожу… Видимо, это заклятие она практикует часто, раз добилась такого профессионализма. Было бы чем гордиться…

Еще один свист – на сей раз спину пронзает резкая боль. Я закусываю губу и перевожу дыхание. Это еще терпимо.

– Ну что, Лонгботтом, тебе больно? – осведомляется Алекто.

– Нет пока. Просто щекотки боюсь, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Недолго тебе шутить! – заявляет она, и наносит еще один удар – гораздо сильнее, у меня даже в глазах на мгновение темнеет.

Ничего, справлюсь. Не маленький. Подумаешь, плетка какая-то, пусть и магическая. От Круциатуса боль все-таки сильнее, поэтому если она надеется, что я сломаюсь после этого, ее ждет большое разочарование.

После шестого удара я даже усмехаюсь. Это выводит Кэрроу из себя, поэтому седьмой, восьмой и девятый удары сливаются воедино и приходятся, судя по ощущениям, по одному и тому же месту. Муховертку ей в задницу! Это уже серьезно. И чертовски больно. Я смаргиваю непрошенные слезы и с трудом сдерживаю стон. Не дождется.

– И этого тебе мало, Лонгботтом? – вкрадчиво спрашивает эта сука. – Хочешь еще?

Я в рожу твою гнусную хочу вцепиться, глаза тебе выцарапать, и чтоб ты их потом сожрала!.. Нет. Она меня специально злит, чтобы повод появился еще больнее сделать. Не поддамся. Поэтому молчу.

Ей, впрочем, особого повода и не требуется. Плеть свистит вновь, и на меня обрушивается еще один удар. Десятый. А следом за ним и одиннадцатый. Кэрроу мерзко хохочет, а мне уже даже шевелиться больно. Не шевелиться тоже больно. Терпи, черт возьми, не доставляй ей такой радости!

Двенадцатый удар захватывает и плечо, а тринадцатый приходится ниже спины. Или она просто хочет посмотреть на мою задницу? Я нервно усмехаюсь и тут же получаю еще один удар, четырнадцатый, который, судя по ощущениям, окончательно уничтожает мои брюки. Ну, а от рубашки уже точно ничего не осталось.

Следующие десять ударов следуют друг за другом. Плечи, спина, задница – ей уже наплевать, куда бить, по-моему. Я только шиплю сквозь стиснутые зубы и чувствую, как рот наполняется кровью из прокушенной губы.

– Ты закричишь, Лонгботтом, – уверенно говорит Кэрроу, подходя ко мне вплотную. – Ты будешь умолять меня о пощаде!

Я сплевываю кровь ей на ботинки. Она злобно усмехается и, вернувшись на место, обрушивает на мою спину новую череду сильных ударов. Мне удается

насчитать двадцать два. Возможно, их было больше. Но этого я уже не знаю – без сознания считать сложно.

Прихожу в себя я от того, что меня окатывает ледяной водой.

– Не время спать, Лонгботтом, – хихикает Кэрроу, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как я трясу головой и отплевываюсь.

На вкус это обычная вода, а по ощущениям – какое-то едкое зелье. То есть как будто мою спину смазали едким зельем, и сейчас оно стремительно уничтожает кожный покров. Стоять на ногах уже не получается – держат с трудом, поэтому я буквально болтаюсь на цепях. Кандалы впиваются в запястья, но этой боли я не чувствую. Чувствовал бы, наверное, если бы не все остальное.

Убедившись, что я в сознании, тварь снова возвращается к прерванному занятию, и на спину обрушиваются еще пять ударов. Пять… Да зачем их считать теперь? Я ведь сбился уже, когда отключался. Она ведь наверняка не только водой меня в чувства привести пыталась. И до этого сколько было, я не помню… Двадцать?.. Нет, точно больше… Может, тридцать?.. Ох, да какая разница?!..

Свист… удар… и еще один…

Да что ж она все время по одному и тому же месту бьет? Или теперь уже без разницы?

Свист… еще несколько ударов…

Я не считаю. Лучше что-нибудь другое считать. Например, сколько раз Снейп мне улыбался… Нет, нельзя! Нельзя о нем думать! Вдруг я вслух что-то случайно скажу? Это недопустимо.

Свист… двойной удар…

Надеюсь, у тебя нет детей, сука!

Свист… удар…

Сколько это уже длится? И сколько это длилось, когда Лестрейнджи пытали маму и папу? Флагелло – не Круциатус. Думаю, ей придется потратить немало сил прежде, чем я лишусь рассудка. Надеюсь, она хотя бы руку при этом вывихнет – хоть какое-то утешение.

Свист… серия ударов…

Кружится голова, а к горлу подступает тошнота. Камера пыток пропитана запахами крови и пота, и от этих «ароматов» мутит еще сильнее. Хорошо, что я не ужинал.

Свист… и вновь череда ударов…

Интересно, она еще не устала? Я и боли уже почти не чувствую… Точнее, чувствую, но как-то отстраненно. Словно она не имеет ко мне непосредственного отношения. Это странно…

Свист… но удара не следует. Следует звук, похожий на скрип открывающейся двери. Но у меня в ушах шумит так, что я уже ни в чем не уверен. Как будто кто-то говорит, но слов я не различаю. Трясу головой, пытаясь хоть немного разогнать эту пелену, и до меня доносится еще один мерзкий голос:

– …совсем из ума выжила?

– Амикус, он осмелился на меня напасть! Разве можно спускать такое с рук?

– А Круциатус тебе на что? От него хоть следов не остается. Или ты забыла, о чем говорил Темный Лорд?

– Я не…

– Если забыла, то я тебе напомню! Он сказал, Алекто, что за каждого убитого или покалеченного чистокровного ученика мы будем отвечать головой! Ты решила нарушить его приказ?

– Ничего подобного! Он ведь живой! Ну, шрамы останутся…

– Шрамы?! А если бы я сейчас не пришел, что бы от него осталось? Чего ты добивалась?