Отрезок пути
Шрифт:
– Это все неважно, – отрезаю я. – Важно, чтобы вы понимали, к чему может привести использование такой магии. Знаете, на войне – любой войне – важно не только победить. И не только выжить. Важно человеком остаться. Сохранить себя. А с Темными искусствами это может и не получиться. Конечно, я не стану ходить за вами по пятам и следить, чем именно вы отбиваетесь от Пожирателей смерти. Решать вам. Но лично я с этой гадостью дела иметь не желаю!
Тишину, вновь воцарившуюся после моих слов, прерывает негромкий смех Кингсли Шеклболта. Глаза присутствующих устремляются
– Ты сейчас практически дословно процитировал Алису, – поясняет он, улыбаясь. – Она тоже сказала, что не желает иметь дела с этой гадостью, когда использование Непростительных официально разрешили. Причем, не кому-нибудь сказала, а министру магии. Она бы тобой гордилась.
Я улыбаюсь ему в ответ. Вот сейчас эти слова совсем не раздражают. Я и не знал, что она так говорила. Приятно знать, что моя мама тоже не считала использование Темных искусств достойным выходом из положения.
– Надеюсь, что так, сэр. Я ведь, можно сказать, совсем не знал ее…
– Ну, об упрямстве твоей мамы в Аврорате легенды слагали, – усмехается Шеклболт. – Взять хотя бы то, что она заявилась на работу на последнем месяце беременности, и никто так и не смог ее оттуда выгнать. Все Министерство собралось послушать, как Шизоглаз на нее орет, – а ей хоть бы что. Сильная женщина.
Мне становится смешно. Представляю себе эту картину! Интересно, а папа где в этот момент был? Этот Шеклболт, похоже, много о моих родителях знает. Такие истории слушать интересней, чем сухие отчеты бабушки, содержащие, похоже, не так уж много правды. Если появится такая возможность, надо будет поболтать с ним, – может, еще что-нибудь интересное узнаю.
– Ты вообще очень на нее похож, – заключает Шеклболт, оглядывая меня с головы до ног.
– Об этом мне говорили, сэр, – вежливо соглашаюсь я и, повернувшись к ребятам, заканчиваю: – В общем, это все, что я хотел вам сказать. Больше просьб не будет.
Ребята вразнобой благодарят меня непонятно, за что, и даже обещают не использовать Темные искусства. Надеюсь, что так оно и будет. Не хочу, чтобы им потом было так же противно, как было противно мне. Даже сейчас – ст'oит только взглянуть на Майкла – просыпается стыд, смешанный с отвращением. И только усилием воли мне удается убедить себя в том, что другого выхода действительно не было, и что все эти мысли – можно сказать, и не мои вовсе.
Снова распахивается дверь – на сей раз с таким грохотом, что впору уши зажать, – и в наше убежище со скоростью, которой позавидовала бы самая опытная муховертка, влетает миссис Уизли. Останавливается посреди комнаты, оглядывает присутствующих ястребиным взором, выискивая в толпе своих многочисленных детей. Наконец, взгляд ее останавливается на Роне, глаза наполняются слезами, и она бросается к нему, раскрывая объятия.
Ребята смущенно отворачиваются. Я тоже стараюсь не смотреть на них – сажусь на стул и принимаюсь разглядывать собственные ладони, покрытые шрамами и мозолями. В воцарившейся тишине отчетливо слышна возня, шорох одежды и всхлипывания миссис Уизли, которая без малого год не видела
– Мам, ну, пусти уже! – сипло бормочет Рон. – Перед людьми стыдно!
Услышав его облегченный вздох, я через несколько мгновений все-таки решаюсь посмотреть в их сторону. Красный, словно рак, Рон переминается с ноги на ногу, таращась в пол. Гермиона выглядит немного помятой – видимо, и ей досталась порция объятий.
– Стыдно ему, видите ли! – по лицу миссис Уизли еще текут слезы, но в голосе появляются сварливые нотки. – Матери он стыдится!
– Да нет, ма, я не имел в виду…
– Постой-ка, а где Гарри? – перебивает она, разом меняясь в лице. – Почему его здесь нет?
– С ним все хорошо, миссис Уизли! – поспешно заверяет Гермиона. – Он только найдет одну вещь и сразу вернется.
– Какую еще вещь? Как можно было отпускать его одного?
– Дорогая, не надо нервничать! – успокаивающе произносит мистер Уизли, появляясь в комнате, и кладет ей руку на плечо. – Гарри наверняка знает, что делает, – он поворачивается к Рону и тепло улыбается: – Здравствуй, сын!
– Привет, пап, – тихо отвечает Рон, глядя на него с некоторой опаской – напрасной, поскольку душить его в объятиях мистер Уизли, кажется, не собирается.
– И все-таки это неправильно, что он пошел один – куда бы то ни было, – упрямо заявляет миссис Уизли.
– Не беспокойтесь, миссис Уизли, – я решаю вмешаться. – С ним пошла Луна, а она всех наших недругов за милю чует – это проверенный факт.
– Точно, – подтверждает Падма. – Она еще до войны постоянно где-то гуляла, и хоть бы раз кто-то из учителей заметил!
Убежденной миссис Уизли не выглядит, но, по крайней мере, позволяет супругу усадить себя в кресло.
Дверь снова распахивается. На этот раз мы удостаиваемся появления нашего, так сказать, Харона. Выглядит он таким же взбешенным, как Магориан, застукавший нас в пещере Фиренце.
– Лонгботтом, что это за дела? – гневно вопрошает он, сверля меня глазами. – Ты сказал, что будет несколько человек, а они все лезут и лезут! Мой трактир стал похож на проходной двор!
– А я всегда считал, что ваш трактир, Аб, – это и есть самый настоящий проходной двор, – заявляю я, раскачиваясь на стуле. – Потому что такого количества проходимцев даже в Лютном переулке в три часа ночи не встретишь.
Его возмущение тонет во всеобщем хохоте. Дождавшись относительной тишины, Аб изрекает в мой адрес несколько красочных непечатных проклятий и скрывается в туннеле. Я только посмеиваюсь.
– Ужасный и отвратительный человек! – с чувством восклицает миссис Уизли. – Как можно говорить такие вещи, да еще при детях? Альбус Дамблдор никогда не позволил бы себе выражаться подобным образом!
Я стискиваю зубы. Ну почему люди видят только это? Неужели для них так важно, насколько прилично ведет себя человек? По мне так хоть бы он пищу принимал при помощи задницы – плевать, я не за это его ценю! А что толку от внешнего лоска, когда душа гнилая? И вообще, в его возрасте, по-моему, уже можно вести себя как угодно.