Отряд-3. Контрольное измерение
Шрифт:
— А что ситуация? — фыркнул Валерка. — Подумаешь, расколошматили десяток другой вертолетов! Если даже эти все машины такие умные, как вы говорите или умный тот, кто ими управляет, то я все равно не понимаю, как можно определить, что это именно наша работа.
— Ты, Валера, рассуждаешь, как человек, — сказал Карл Хейниц. — А они — машины. Мы не можем себе представить логику машинного разума. Так я думаю.
— И потом, — добавил Велга, — когда начинается война, никто не разбирает правых и виноватых. Ты просто уничтожаешь противника — и всё. Даже странно слышать такое от полкового разведчика и не самого плохого при том.
— А я что — я ничего, — пожал плечами ростовчанин
— Тебя, пожалуй, заклюёшь, — усмехнулся Велга и поднялся на ноги. — Ну что, двинулись? Не знаю, как вам, а мне не хотелось бы ночевать в этом безопасном месте.
И всё-таки ночевать им пришлось в тоннеле.
Через час и десять минут после привала дорогу перегородил завал. Обрушилась часть бетонного перекрытия и, вместе с вывалившейся из дыры землёй, обломки довольно плотно закупорили проход. Взрывать завал поостереглись, но и возвращаться назад совершенно не хотелось.
Пришлось расчехлить сапёрные лопатки и вспомнить фронтовые навыки. Навыки, как оказалось, никуда не делись, и через три с половиной часа непрерывных земляных работ в завале, под самым потолком, образовался лаз на другую сторону, в который вполне мог протиснуться даже гигант Малышев, не говоря уже об остальных.
— Отсюда до места около полтутора часов пути, — сказала Людмила. — Может, больше. Ну что, идём дальше?
— Я думаю, лучше утром, — сказал Велга, с искренним удивлением разглядывая свежую мозоль на ладони. — Надо же, мозоль натёр. Кто бы мог подумать… Позор на всю Красную Армию! Ну, да ладно…. Мы подустали маленько с этим завалом, да и провозились с ним немало времени. Сейчас уже двадцать три сорок пять или, говоря гражданским языком, без четверти двенадцать. Значит, придём мы в лучшем случае в час пятнадцать. Или в час тридцать. А может, и позже. Что это значит?
— Это значит, — сказал Дитц, — что на поверхность мы выберемся где-то в два тридцать. То есть, всего за полтора часа до рассвета.
— И будем порядком измотаны, — добавил Велга.
— Ночь — лучшая подруга разведчика, — сказал Шнайдер.
— А с подругой надо спать, — подмигнул Стихарь. — Так что, на боковую? Готов первым стоять в карауле при условии, что ужин готовлю не я.
Двор был изрядно захламлен и весь зарос высокой травой, а дома, окружавшие его со всех сторон, выглядели на первый взгляд совершенно нежилыми.
Впрочем, Малышев прекрасно знал, что первого взгляда часто бывает совершенно недостаточно для оценки окружающей действительности, а потому смотрел долго и внимательно. Смотрел, слушал и даже принюхивался.
— Ну, что там? — спросил за его спиной Велга.
— Да, вроде, тихо все. Можно выходить.
— Тогда — вперед.
Люди встретились им через полтора часа.
Полтора часа осторожного и стремительного движения сквозь проходные дворы по направлению к центру.
Скрываясь за листвой, прижимаясь к стенам домов, не задерживаясь дольше необходимого времени на открытом пространстве.
Опасность тут была повсюду.
Об этом сразу, как только они выбрались из подземелья, сообщила Аня, и Охотники подтвердили её слова. Да и сами разведчики шестым чувством опытных в военном деле людей понимали, что находятся не просто на чужой, а на враждебной территории, а значит смотреть надо в оба, двигаться осторожно, и оружие держать наготове. В такой ситуации Велге некогда было оценивать разницу между его Москвой, Москвой тридцатых и начала сороковых
— Останкинская телебашня, — шепнул ему на ходу Соболь, заметив заинтересованный взгляд лейтенанта, и Велга понимающе кивнул в ответ, так и не поняв на самом деле, что это такое.
Да и некогда ему было вникать в подобные вещи, тем более, что уже через несколько минут они услышали впереди слабый шум непонятного происхождения.
То есть непонятным он показался лишь вначале, но стоило прислушаться и подойти чуть ближе, как стало ясно, что впереди — люди. Много людей. Толпа.
Все дворы, через которые они шли последний час, выглядели, в общем и целом одинаково: густо и беспорядочно заросшие травой, деревьями и разнообразным кустарником, замусоренные всяким хламом, безлюдные, одичавшие… Да и дворами, в понимании и русских, и немцев, их назвать было затруднительно. Солдаты помнили совсем другие городские дворы — целые или сожженные — неважно, но другие. А это… Какое-то, весьма условно огороженное высоченными плосколицыми серыми домами, большое, насквозь продуваемое ветрами и весьма хаотично застроенное внутри одно-двухэтажными зданиями непонятного назначения пространство — и это дворы? Особенно много таких они пересекли в самом начале своего движения сквозь Москву, а затем дворы приобрели более привычные, традиционные очертания, и здания, их обрамляющие, хоть и не утратили своей монументальности, но явно в своей массе стали пониже ростом и даже как-то человечней на вид.
И этот двор, в котором они сейчас находились, мало чем отличался от остальных.
Такой же большой и заросший, с пришедшими в полную негодность детскими площадками и ржавыми остовами автомобилей вдоль потрескавшихся тротуаров. Разве что был он вроде как несколько опрятней и чище, а в одном из пластиковых баков, стоящих под специальным навесом, Курт Шнайдер, заглянув туда мимоходом, обнаружил свежий мусор.
Впрочем, они с самого начала не сомневались, что в городе есть люди, и сдержанный шум толпы, доносящийся до них сейчас, подтверждал это знание лучше всякого свежего мусора.
— Шум — оттуда, — махнул рукой Малышев. — Вон тот, восьмиэтажный дом.
— Слышим, — сказал Майер. — Не глухие.
Все в ожидании посмотрели на Велгу.
Все правильно, подумал он, я же москвич, и они считают, что я хорошо знаю город. То есть, умом-то они понимают, что это не так, — не может человек знать будущее. Но спросить все равно не у кого, вот они и ждут слова от меня. Есть, конечно, Соболь, но он, помнится, говорил, что Москву знает очень плохо, потому что никогда здесь не жил.
— Я думаю, за домом этим — проспект, — негромко предположил Александр. — Может быть, площадь какая-нибудь. Хотя площадь обычно бывает на перекрёстке… В общем, не важно. За домом — толпа. Мы её слышим, но не видим. Значит, надо увидеть. Лучше всего, конечно, с крыши, но тогда мы потеряем, в случае чего, свободу маневра. Значит — что?
— Второй, а лучше — третий, этаж, — сказал Дитц тоже почти шепотом. — Пустая квартира с пыльными стеклами. Мы видим и слышим все, нас — никто.
— Да, — кивнул Велга. — Именно так. Это лучший вариант. Разве что случайный взгляд, но… В этих домах явно кое-где живут, так что сойдем за местных.