Отряд-3. Контрольное измерение
Шрифт:
— И вообще, риск — благородное дело, — добавил Валерка.
— Риск! — фыркнул Майер. — Да мы каждый день рискуем с тех самых пор, как ушли с Лоны. Какой подъезд?
— Я думаю вон тот, что прямо перед нами, — сказал Дитц. — Вперед по одному. Оружие держать наготове, но применять только в случае прямой угрозы жизни. Все ясно?
Разведчики кивнули.
— Пошли. Первый — Малышев. Шнайдер — замыкающий. Господа Охотники и Соболь — посередине.
Взламывать дверь квартиры на третьем этаже не пришлось, — её взломали задолго до их прихода. Отряд мгновенно рассыпался по
На окнах сохранились жалюзи, и наблюдать за происходящим внизу так, чтобы самому оставаться незамеченными, было удобно. Чем они и не преминули воспользоваться.
— Вешняк, — к двери, — тихо приказал Велга. Следи за лестничной площадкой. Мало ли что.
Сержант кивнул, еще раз мельком глянул вниз, неопределённо покачал головой и скользнул в прихожую.
Внизу, за окнами, была толпа. Еще там, действительно, оказался широкий проспект, шедший вдоль дома, и площадь (еще одна улица примыкала к проспекту с другой стороны, не имея продолжения на этой, ближней к ним). Велге казалось, что он смутно узнаёт это место, но, как он ни старался, точно вспомнить так и не получилось. Этот проспект, застроенный массивными, грузными на вид и весьма обшарпанными домами, был заполнен людьми в обе стороны, насколько позволял увидеть угол зрения. Люди густо стояли и на улице, примыкавшей к нему. Справа и слева, на обоих углах, высились два, похожих друг на друга, словно близнецы, девятиэтажных кирпичных дома, на крышах которых Александр также заметил людей. Они что-то поспешно делали там, суетились, бегали туда-сюда, тащили какие-то кабели и ящики. Толпа внизу сдержанно гудела. Создавалось впечатление, что она ждёт, когда люди на крышах закончат свою непонятную и спешную работу.
— Народищу… — сказал Малышев, ни к кому особо не обращаясь. — А говорили, в Москве людей мало.
— Это не люди, — немедленно откликнулся Соболь. — Это Рабы. Люди — мы. Люди, Охотники и Рабы. Так теперь мы делимся. И не так уж их и много. Откуда мы знаем, может, тут вся Москва собралась?
— Для нас вы все — люди, — сказал Велга. — Пока мы не убедились в обратном. А чего это они тут все?
— Кто их знает, — пожал плечами Соболь. — Такое впечатление, что ждут чего-то. А чего…
— Ну, то, что они чего-то ждут, мы и сами видим, — сказал Валерка Стихарь. — Как перед митингом на Первое мая. Или на седьмое ноября. Только транспарантов не хватает и портретов вождей. И вообще, какие-то они… серые, что ли…
Валерка был прав.
Конечно, любая толпа выглядит, в целом, серой, но в ней там и сям всегда попадаются яркие пятна — платья, рубашки, куртки… Здесь ярких пятен видно не было. Ни одного. И мужчины, и женщины, и дети (да, они видели внизу и детей) были облачены в одежды серых, зеленоватых, синеватых, но темных в общей палитре тонов.
— Вспомнил, — сказал опять после короткой паузы Валерка, и Велга поразился перемене в его лице. Как будто повзрослел-постарел
— Что ты вспомнил, Валера? — осторожно и даже как-то ласково спросила Аня.
— Вспомнил, где и когда уже видел такое.
— Ну? — не выдержал Майер.
— Баранки гну… В Ростове-на-Дону. В моем родном городе. Двадцать второго июня сорок первого года. В тот день, когда вы на нас напали. Без объявления войны, между прочим. Утреннее сообщение по радио я пропустил, потому как… неважно, впрочем. И многие тоже не слышали. Вот. А днём сообщение повторяли. На Театральной площади репродуктор висел, и туда заранее народ сошелся. Сотни людей. Стояли молча и ждали, когда объявят. А потом так же молча слушали. Очень это было похоже на то, что мы сейчас наблюдаем.
Валерка достал сигарету и, явно нервничая, прикурил.
— А через неделю уже я на фронт ушел, — добавил он зачем-то.
Все молчали.
— Ну, извини, — кашлянул Майер. — Нас, знаешь ли, не спрашивали. Был приказ. А приказы не обсуждаются, не мне тебе об этом говорить.
— Брось, — махнул рукой Валерка. — Не о вас речь, камрады. Просто вспомнилось. Знаешь, как бывает…. Встало, словно живьём перед глазами. Аж сердце защемило.
— Да мы понимаем… — сказал Шнайдер. — Сами такие.
— Ахтунг! — не отрываясь от окна, щелкнул пальцами Дитц. — По-моему, сейчас что-то произойдёт.
Толпа за окном как-то неожиданно притихла и замерла, и в этой, будто с неба упавшей тишине, вдруг прорезался сначала какой-то непонятный потрескивающий шорох, а затем над площадью отчетливо и громко прозвучало:
— Внимание! Внимание! Внимание!
Голос шел откуда-то сверху, и Велга, и все остальные быстро поняли, что люди на крышах домов-близнецов монтировали и настраивали там какую-то специальную звукопередающую аппаратуру.
Люди внизу одновременно запрокинули головы.
— Ну, точно сорок первый, двадцать второе, — пробормотал Валерка. — И сейчас нам снова скажут, что началась война.
Глава семнадцатая
Голос, доносящийся из динамиков, был высок, резок и лишён каких бы то ни было интонаций и даже невозможно было сразу определить мужской он или женский:
— Всем слушать! Всем слушать! Сейчас с вами будет говорить центральный Разум! Сейчас с вами будет говорить центральный Разум! — будто заведённый коротким заводом, дважды прокричал он и смолк.
Толпа внизу напряжённо притихла.
— Н-да, — не удержался от комментария Валерка. — Видно, что не Левитан. Вернее, слышно.
— Машина, — нервно дёрнул плечом Майер. — Куда ей по-человечески…
— Центральный Разум! — сплюнул на грязный пол Малышев. — Фу ты, ну ты — лапти гнуты. Никто не скажет, отчего это мне уже заранее противно?
— Это потому, что… — охотно начал было объяснять Валерка, но не успел, — динамики снова ожили.
— Друзья и помощники! — прогремело над площадью.