Отряд

Посняков Андрей

Со всех сторон раздавались удары, кто-то стонал, кто-то, опустившись на колени в снег, харкал кровью. Сосредоточив все свое внимание на непосредственных соперниках, Прохор следил за общим ходом схватки лишь краем глаза. Отвлекся, приняв на грудь мощный удар носатого, устоял на ногах, врезал и тут же развернулся, перехватив удар «цыгана». Ухватил, дернул за руку, крутанул - парень взвыл, люто, как волк, из разжавшейся ладони его что-то выпало в снег. Свинчатка! Ах ты гад!

Прошка не нарушил правила, просто, не выпуская врага, нанес ему несколько сильных ударов в грудь и живот. Цыганистый скрючился, застонал, и Прохор брезгливо откинул

его в сторону. А носатый так и не встал! Видать, хорошо отоварил его посадский молотобоец!

Пронька и не заметил, как закончилась схватка. Закончилась победой посадских, хотя и введенские держались достойно. Только вот таких сук, как этот «цыган», зря в свою ораву взяли!

Прохор так и заявил введенскому главарю, как стали расходиться. Главарь - молодой угрюмый мужик из пашенных крестьян - лишь покачал головой да буркнул, мол, не знаю никакой свинчатки, за руку не пойман - не вор. Но пообещал разобраться. Прошка махнул рукой да вместе со своими пошел на посад, там и разошлись, у Знаменской деревянной церквушки. Кто куда пошел - кто по домам, кто в кабак, а Прохор - на постоялый двор завернул, кваску попить, больно уж квасок тамошний нравился - зело вкусен. Попил не заходя - на улице продавал служка, - вытер рукавом губы да направился не торопясь к себе, на Береговую. Свернул в подворотину - путь срезать, - там-то его и отоварили колом по башке. Очнулся в снегу - спине холодно, в глазах круги зеленые, рядом какие-то ребята суетятся, охают. Присмотрелся - парень с девкой, примерно его, Прошкиного, возраста.

–  Ой, очнулся! Встать можешь? Может, к нам, в Иссад? Сейчас подвода пойдет.

–  Не, робя.
– Прохор через силу улыбнулся.
– Я уж лучше домой. А за заботу - благодарствую.

Встал… Да тут же и повалился бы снова, коли б новые знакомцы не подхватили. Спасибо, довели до усадьбы, иначе так бы и сгинул, замерз бы ночью, место-то малолюдное. Вот огрели так огрели, собачьи дети. Интересно кто? Цыганистый или носатый? Так и не дознался Пронька. Оклемался скоро, сразу и пошел на введенскую сторону, с визитом - купил на «полпирога» сладостей, спросил у первого попавшегося, где изба бобыля Митьки, сына Терентьева, - показали, нашел. Ну и изба! Курная избенка! Черная, замшелая, в сугробе - внутри свету белого не видать, угарно, да еще и корова тут же, от морозов со двора заведена. Бедно! Ну, так ведь и сам Прошка не из богачей. Митька ему обрадовался, а уж девка - оказалось, сестра, правда, не родная, дальняя, Василиской звали - засуетилась у печки со щами, поставила на стол миску - кушай, гостюшка дорогой!

Пронька не стал отказываться - голоден был. Опростал миску в одну харю и не заметил, да и не наелся - не больно-то насытишься щами пустыми. Потом, правда, сконфузился, да, вспомнив, высыпал из котомки гостинцы - мед в сотах, сладкий жмых да морошку-ягоду, в лопуховых кореньях сваренную. Василиска попробовала.

–  Вкусно!

Поболтали о том о сем. Митька грамотен оказался, много чего интересного рассказывал про святых старцев, да про древних князей, да про страны разные. Ну, грамотеи - то для Тихвина не невидаль.

–  Вам бы на Расею податься. В Москву, во Владимир, в Суздаль, - оглядев избенку, покачал головой гость.
– Там, слыхивал, грамотных людей мало.

–  Ага, в Москву.
– Василиска тихонько засмеялась.
– Оттуда ж, наоборот, все бегут - неурожай страшный, говорят, голод будет.

Как вышли во двор прощаться, глянул Прошка на девку и понял -

пропал. С тех пор частенько захаживал на Введенскую сторону. Правда, лихих людей пасся - до темноты не засиживался, девка девкой, а своя голова дорога тоже.

А бродок-то затоплен оказался. Хорошо, лодочник знакомый попался, на ту сторону перевез, к тоне введенской, к Иссаду. Поблагодарив лодочника, перекрестился Пронька на Введенскую церквушку, поклонился проходившим мимо монахиням да направился к знакомой избенке, где жили друзья - Митька Умник да Василиска, девушка с сияющими синью глазами. Вон, от дороги, первая изба - квасника Филофея, за ним - Василия Третье Око, тот из пашенных, а уж за его домом как раз и Митькина оградка притулилась… Что такое? Что-то много людей на дворе - введенские служки в темных кафтанах, стрельцы, даже седобородый старец с Большой Богородичной обители, помощник самого настоятеля - архимандрита - по судейским делам! Однако это что ж такое делается-то, а?

–  А, ничего особенного, - охотно пояснил пробегавший мимо сопленосый мальчишка.
– Пришли поутру к Митьке Умнику коровенку забрать за недоимки, а он служек возьми да и угости поленом, так-то!

–  Что, насмерть угостил?
– не поверил Прохор.
– Это Митька-то?

–  Насмерть не насмерть, а угостил. Они, служки-то, говорят, сестрицу его домогались.

–  Ах, вон оно что… - Пронька насупился.
– Что за служки?

–  Да не знаю я, пусти, паря, - заканючил малец.
– Служки как служки. Один - чернявый такой, противный, на цыгана похож.

Вырвавшись наконец, мальчишка умчался, а Прохор, задумчиво уставившись на суетившихся у Митькиного двора людей, вдруг понял, что самого главного-то и не спросил: а где же, собственно, Митька с сестрой?

Делать нечего, подошел ближе, хоть и не любил монастырских - да кто их на посаде любил? Одно дело - чернецы-монахи, другое - настоятель и прочая братия: алчны, сребролюбивы, мстительны. Монастырь, как паук, все земли под себя подмял, всякий посадский человек ему должен!

–  Чего уставился, паря?
– Стрелец - худой длинный мужичонка в темном кафтане, с бердышом и саблей - неодобрительно посмотрел на Проньку.

–  Любопытствую, дядько!
– широко улыбнулся тот.
– Грят, убивство тут было! Введенских служек живота лишили. Так им и надо, введенцам!

Стрелец усмехнулся уже куда более благосклонно, ну как же, введенские бобыли завсегда посадским конкурентами были.

–  Не убили, а побили крепко. И не служек, а одного служку, другой страхом отделался.

–  Во как!
– Пронька покачал головой.
– И что ж теперича тем ворам, кто бил, будет? Неужель казнят?

–  Не, не казнят.
– Стрелец задумчиво поковырял в носу.
– Батогом побьют да ноздри вырвать могут - всего-то делов. Правда, если поймают.

–  Если поймают?
– Пронька почувствовал, как бешено заколотилось сердце.
– Так они, что же, сбегли?

–  А ты думал!
– глухо расхохотался воин.
– Станут правеж дожидаться? Жди! Руки в ноги - и бежать. Ищи их, свищи. Хотя далеко не убегут - ужо разошлют по монастырским селам да тоням бирючей. Куда беглецам податься? Придут куда - тут же их и схватят. А схватят обязательно. Тут дело не в том, что служку отоварили, а в том, что от тягла сбегли!

–  А ежели они в свейскую землю рванут?
– допытывал словоохотливого стрельца Прохор.
– Тогда тоже поймают?