Отшельник

Шкенёв Сергей Николаевич

Зато оскорбился Вторуша, очевидно всю жизнь мечтавший набить морду кому-нибудь родовитому. Раньше возможности не было, а сейчас…

— Погоди, — остановил его брат. — От твоего кулака мигом окочурится.

— И чо?

— И ничо! Нешто дозволим так быстро и легко уйти?

Сценарий спектакля про доброго и злого полицейского оговорили заранее, и Самарин не спешил вмешиваться. Пусть клиент дойдёт до кондиции, тогда и разговор легче пойдёт. При полном непротивлении сторон, как говорил один известный персонаж. Ополченцы играли спектакль с задором и полной самоотдачей,

только он, судя по всему, тверского князя не впечатлил. Даже наоборот, Борис впал в буйство, забился в путах, и принялся выкрикивать угрозы пополам с оскорблениями, за что получил на голову ведро воды.

— Пущай охолонет, — довольный собой Первуша с вопросом посмотрел на Андрея Михайловича. — А дальше с ним что, княже?

Самарин задумался. И в самом деле, что с Борисом теперь делать? Задача-минимум, заключавшаяся в лишении тверского войска общего руководства, вроде бы выполнена, и Москве оно больше не угрожает. Забрать с собой и подержать пленником до лучших времён? Вывернется же, скользкий угорь! В прошлой истории, которая уже не случится, тверской князь виртуозно разрулил непонятки, угодив и нашим и вашим, втёрся в доверие к Василию Тёмному, и подсунул малолетнему Ивану в жёны собственную дочь. Потом её вроде бы греки отравили по просьбе Папы Римского, чтобы освободить место для Палеологини. Или свои подсуетились?

Впрочем, без разницы, потому что интересы высшей политики требуют породниться с Касимом, что позволит…

Самарин встал с бревна, и тут же в спинную пластину бронежилета ударила стрела. Ещё одна воткнулась в землю у головы тверского князя, а третья попала ему в ногу выше колена.

— Что за бля? — Андрей Михайлович прыгнул вперёд и накрыл собой Бориса. — Первуша?

Вместо Первуши ответили два автомата, бьющие по кустам короткими очередями — ополченцы отреагировали чётко и слаженно, будто знали о нападении заранее. Да ещё кто-то из них швырнул гранату, после чего стрелы перестали прилетать.

— Мочи козлов, брате! — завопил Вторуша, и, сменив магазин, исчез в кустах.

Тверской князь заворочался и потребовал сквозь сжатые зубы:

— Развяжи.

Самарин на всякий случай покрутил головой, но опасности не увидел. Где-то в лесу щёлкали одиночные выстрелы, удаляясь всё больше и больше, так что можно и в самом деле развязать пленника и заняться торчащей из ноги стрелой.

— Потерпи чуток, — Андрей Михайлович встал на колени и нащупал в кармане коробочку полевой аптечки. — Сейчас вколю, сразу легче станет.

После укола он перерезал стягивающие Бориса верёвки, и спросил:

— С какой радости твои орлы тебя же пристрелить хотели?

— Это не мои, — нехотя процедил тверской князь. — Мои бы из тебя ёжика с иголками сделали.

— А кто? — Самарин достал мультитул, чтобы перекусить древко стрелы. Хирургические операции в полевых условиях ему делать ещё не доводилось, но почему бы не попробовать на том, кого не жалко? — Вот сейчас больно будет, так что терпи.

Борис молча кивнул, но когда увидел приготовленную для дезинфекции фляжку с коньяком, заводил носом и шумно принюхался.

Его перекосило, а на лбу выступили крупные капли пота.

— Да ты же с бодунища! — догадался Самарин.

— Я с Твери! — не согласился князь, и протянул руку. — Дай мне.

— Обойдёшься. Да и нельзя после укола.

— Можно!

— Да и хрен с тобой. Но если сдохнешь, я не виноват.

Андрей Михайлович подал Борису фляжку, но тот вместо благодарности ухватился за руку, дернул на себя, и ткнул Самарина в грудь непонятно когда вытащенным засапожным ножом.

— Сам подохнешь, смерд!

В глазах тверского князя светилось торжество, сразу погасшее от удара мультитулом в висок.

— Что за фигня? — Андрей Михайлович ощупал небольшой порез на чехле бронежилета и с усилием выдернул пробивший височную кость инструмент. — Чего он взбеленился? Нормально же всё было.

Борис Александрович смотрел в небо невидящими глазами и ничего не ответил. А если бы кто-то смог ответить вместо него, то указал бы на неподобающее обращение, непочтительность к родовитой крови, и оскорбление самим фактом тайного взятия в плен. Только вот ответить было некому.

Андрей Михайлович тяжело вздохнул. Он, конечно, собрался менять историю, но не настолько радикально. В том смысле, что своих убивать не хотел, а тверской князь, как ни крути, всё-таки свой, хотя и хреновый. Поэтому и решил изъять Бориса без лишнего шума и крови. А оно вот как повернулось…

Нарочито громкий топот и треск ломающихся ветвей предупредил о возвращении братьев. Вот как раз они сомнениями не терзались, и цвели улыбками от осознания победы. Радостному настроению не мешали даже самодельные носилки из плаща и двух копейных древков, на которых кто-то лежал.

— Пленного взяли?

— Нет, княже, не смогли догнать, — ополченцы положили носилки на землю и Первуша откинул укрывающий груз плащ. — Мы её как застрелили, так все и разбежались. Некого было брать в полон.

— А это кто? — Андрей Михайлович с удивлением увидел сухонькую древнюю старушку в перечёркнутом автоматной очередью латном доспехе, и почувствовал себя Родионом Раскольниковым. — Одна старушка — рупь, десять старушек — уже червонец.

— Это Софья Витовтовна, — пояснил Первуша. — Бабушка царя-кесаря Иоанна Васильевича.

— И вы её…

— Не мы же первые начали, княже. Нет на нас греха.

— Да что же за день такой сегодня? — пожаловался неизвестно кому Андрей Михайлович, и решительно открутил крышку фляжки. — Вот только трупа царской бабушки мне и не хватало для полного счастья.

— Не беспокойся, княже, мы никому не скажем, — пробасил Первуша. — Вдруг она сама от старости померла в Угличе?

— Почему в Угличе?

— Или в Ярославле, — кивнул ополченец. — А здесь её и не видел никто.

— А те, что разбежались?

— Да кто же им поверит? Только не станут они болтать.

— Почему?

— За то, что не уберегли, их на кол посадят.

— А вас, если проболтаетесь?

— А нас-то за что? — искренне удивился Первуша. — Мы же не сами по себе, а под твоей рукой.