Отшельник
Шрифт:
Мы переглянулись и дернулись было в ту сторону, но Тимур сказал:
– Подожди. Надо костер затушить.
Мы тщательно затоптали огонь, только что ласкавший наши грешные души, и пошли в сторону свистка. Когда впереди показался свет костра, мы замедлили шаг, и я достал ствол. Передернув затвор, я снял «беретту» с предохранителя и на всякий случай направил ее прямо перед собой.
– Прикрывай меня, - прошептал я Тимуру, и он, держа в руке «макарова», отстал
Но наше беспокойство оказалось излишним.
Штерн по-прежнему лежал на земле, растянутый между колышками, а Семен с Афанасием сидели у огня с кружками в руках и вполголоса переговаривались о чем-то.
Мы вышли к костру, и я, избегая смотреть на Штерна, громко спросил:
– Кто свистел?
– Я, - ответил Семен.
– «А старушка где?»
Семен засмеялся и сказал:
– Нет, там, в фильме, не так.
– А как?
– спросил я.
– Да я и сам не помню, но не так.
– Откуда свисток-то взялся?
– спросил я, присаживаясь к огню.
– У этого нашли, - Семен кивнул на Штерна.
Я с опаской взглянул на нашего пленника, и, к своему удивлению, не обнаружил на нем никаких следов бесчеловечных пыток, от которых можно было бы так орать.
Я еще раз оглядел его, но так ничего и не заметил.
Вот только взгляд у него был какой-то… жалкий, что ли…
Повернувшись к Афанасию, я спросил:
– Ты что - знаешь какие-то особые шаманские пытки, которые не оставляют следов?
Афанасий усмехнулся:
– Однако, знаю.
Семен крякнул:
– Да он его и пальцем не тронул. Только посыпал в костер каких-то кореньев и давай скакать вокруг этого урода. И бормотать что-то. Мне и самому страшно стало, а уж этот-то и вовсе заверещал, как резаный, аж обгадился от страха.
Я принюхался - и действительно: слегка воняло.
– Я его испугал маленько, - сказал Афанасий, - ты же сам сказал, что нужно по-другому.
– Ну и как?
– поинтересовался я.
– Нормально, - кивнул Афанасий, - он тут нам такого порассказал…
– Да уж, - подтвердил Семен, - услышишь - не поверишь.
– Значит, цель достигнута?
– Ага.
– И можно уходить?
– Можно.
В
Я взглянул на него:
– Ну, тогда пошли. Веди нас, верный Гайавата!
Афанасий улыбнулся и ответил:
– Пошли.
Во время нашего разговора Штерн испуганно переводил глаза с одного на другого, и теперь, услышав, что мы собираемся уходить, спросил совершенно другим, слабым и робким, голосом:
– А как же я?
– Ты?
– я удивился, - а тебя мы не тронем. Правда?
И я посмотрел на Семена.
– Точно, не тронем, - ответил он серьезно.
Мы затоптали костер и ушли, а Штерн остался в кромешной тьме, крепко привязанный к колышкам, и ему оставалось только любоваться ночным небом и дожидаться, пока на него набредет какой-нибудь волк или медведь. А может быть, до этого его муравьи обнаружат. Тоже ничего.
Когда мы отошли метров на триста, Семен вдруг остановился и сказал мне:
– Дай фонарик.
Я удивился, но отдал ему фонарь.
– Понимаешь… - Семен нахмурился, - если бы… В общем, я не такой, как он.
И ушел в темноту.
Через несколько минут мы услышали гулко разнесшийся по ночной тайге выстрел.
* * *
Обратно мы шли не торопясь, и на исходе второго дня вышли на уже знакомое место на берегу Оби, откуда до моего дома оставалось не более десяти километров. Спешить, в общем-то, было некуда, поэтому я решил сделать привал, чтобы оставшийся путь проделать не спеша, как на прогулке.
Макар занялся приготовлением чая, а все остальные расположились вокруг костра, вытянув уставшие ноги. За четыре дня мы прошли около сотни километров, и это чувствовалось. Опершись спиной на ствол дерева, я ощущал, как гудят мои ноги, отвыкшие от столь дальних переходов.
– Как, говоришь, зовут твоего приятеля, который сейчас мою фазенду охраняет?
– обратился я к Афанасию.
– Василий, - коротко ответил Афанасий, поправляя шнуровку своих ичигов из мягкой оленьей кожи.
– Он там собачек кормит, не забывает?
– А как же! Здесь, в тайге, собак в первую очередь кормят. Сам голодай, а про собачек не забывай.
– Ага, - засмеялся Тимур, - если сам проголодаешься как следует, то и собачатиной не побрезгуешь.