Отшельник
Шрифт:
Мстить больше некому.
Мутные дела большой четверки, левые схемы, и отношение к проходчикам, как к мясу — все это стало никому не интересной историей. Впрочем, как и ты сам.
Как же так?
В этот момент я отчетливо услышал нарастающий стрекот вертолета.
И вряд ли это летел торжественный эскорт для припозднившегося проходчика. Хотя бы потому, что по всем правилам я уже давно должен считаться мертвым.
— По крайней мере, хоть не на колесницах катаются, и на том спасибо, — пробормотал я, быстро возвращая внутренности ящиков на свои места.
Потому что,
Я окинул беглым взглядом помещение станции.
Да уж, под диваном здесь не спрячешься. И под столом — тоже.
Единственное место, где можно было остаться незамеченным — это черная колба Гаммы. Судя по тому, что ее даже от электричества отрубили, плотным исследованием точки уже давно не занимались. Так что я поправил дверцу тумбочки с лекарствами, подобрал с пола упавший уголок от вскрытого пластыря, запер обратно входную дверь и, прихватив свой рюкзак, скрылся в черной колбе ненавистной Гаммы. Прикрыл дверцу, оставив крошечную щель для наблюдения и на всякий случай достал из кобуры свой ПЛ-19 и снял с предохранителя.
В магазине оставалось еще три патрона. Из огнестрельного оружия у меня с собой больше ничего не имелось. Экспедиция продлилась в четыре раза дольше запланированного времени, и я согласно инструкции уже давно избавился от ненужного пустого железа. Но сохранить три последних патрона — это ритуал. Один — для смертельно опасного врага, с которым потерял надежду справиться другими способами. Второй — для себя. На случай непредвиденных обстоятельств. А третий — на случай осечки или дрогнувшей руки. Но моя рука дрогнуть не должна — пластырь с анестезией делал свое дело, и рана уже почти не болела.
Шум вертолета стих.
В щель своего убежища я не мог видеть входную дверь, но отчетливо услышал, как защелкали замки, и кто-то невидимый с грохотом ввалился на станцию.
— Господин Аверин, умоляю вас, осторожней! — слезно взмолился хрипловатый стариковский голос. — Господи, да что же это!..
В поле моего зрения появился крепкий мужчина в одежде, похожей на форму военного офицера времен Советского Союза — в глянцево начищенных сапогах, галифе и кителе с рядом золотых пуговиц, перетянутом кожаной портупеей. За собой он тащил явно подвыпившего молодчика лет двадцати пяти в узких белых штанах и шелковом розовом пиджаке, наброшенном на голое тело. Позади этих двоих суетился старик в строгом черном костюме с белой сорочкой.
Молодчик пытался упираться, но безуспешно.
— Я сказал, я никуда не пойду! Я сказал! — повизгивал он. — Убери р-руки!
— Проходите-ка сюда, Никита Андреевич, и присаживайтесь, — с каменным лицом проговорил мужчина парню. И, не обращая внимания на крики и возражения, силой усадил парня на одно из кресел за столом.
— Осторожней, господин Аверин, умоляю! — старик подскочил к мужчине в форме, робко протягивая руки к его локтю, но не отваживаясь прикоснуться к нему. — Прошу вас, Никита Андреевич еще просто слишком молоды!.. Оне непременно одумаются!..
— Отойди, — жестко приказал старику Аверин, и тот умолк, горестно всплеснув руками.
— Я… я
Тяжелая рука Аверина опустилась парню на плечо, и тот снова рухнул в кресло.
— Андрей Львович запретил беспокоить Анну Сергеевну, — невозмутимо сказал военный. — Даме ее возраста лишнее волнение ни к чему.
— Это произвол!!! — закричал парень. — Про-из-вол!!!
Аверин устало вздохнул.
— Никита Андреевич, вас все равно здесь никто не услышит. На добрые двадцать пять километров в округе нет никого, кто пришел бы вам на помощь. И прямо сейчас вас могу слышать только я и ваш камердинер. Так может, имеет смысл прекратить бессмысленный крик?
Старик измученно всхлипнул.
— Никита Андреевич, умоляю, — пробормотал он. — послушайте, что он скажет…
— Помолчи, — строго зыркнул на него Аверин. — Повторяю еще раз, — наклонившись к притихшему парню, проговорил он. — Терпение вашего отца лопнуло. Вы не просто наносите урон его репутации. Недавним скандалом вы поставили под угрозу срыва новый бизнес-проект корпорации, что совершенно недопустимо. Поэтому Андрей Львович предлагает вам единственный выход, который видит возможным. И лежит он или через Альфу триптиха, или через Бету. Приобретенные после Альфы мутации носят по большей части физический характер. Посещение Беты меняет возможности разума. Также позволю себе напомнить, что право войти в рифт — это вообще-то не наказание, а великая честь, к которой стремятся многие, но мало кто добивается.
— Великая честь, ага… — дрожащим голосом проговорил парень. — Это для кого? Для монстров? Типа тебя? Нет. Я погибну. Я не смогу. Я не пойду туда!..
— Повторяю еще раз, — повышая голос, медленно проговорил Аверин. — Или вы изменитесь, или ваш отец изберет другого наследника.
— Другого наследника?! — неожиданно пискляво взвизгнул парень. — Да он не посмеет! И срать я хотел на твой приказ, ясно? Бабушка любит только меня! И когда она узнает!..
Аверин глубоко вздохнул.
— Она не узнает.
Он сделал в воздухе неуловимое движение пальцами правой руки, будто открутил невидимую крышку с банки, и я услышал отчетливый хруст костей.
Ноги парня судорожно дернулись. Рука в розовом рукаве медленно обмякла, свесившись с подлокотника…
Ничего себе поворот в дискуссии!
Я что-то упустил, или этот Аверин свернул орущему цыпленку шею, даже не прикоснувшись к нему?
Затаив дыхание, я еще плотнее прильнул к щели, силясь разглядеть из своего укрытия как можно больше.
Тем временем дедок в костюме смотрел на своего Никиту Андреича огромными круглыми глазами. Губы его жевали что-то невнятное, впалые щеки побелели.
Повернувшись к нему, Аверин глубоко вздохнул.
— Уж не взыщи, Михалыч. Служба.
Он вытянул руку перед собой и крепко сжал в кулак.
Старик захрипел, хватаясь руками за горло. Кровь прилила к белому лицу. Аверин, скрипнув зубами от напряжения, еще крепче стиснул руку, и в то же мгновение его жертва с глухим стуком рухнула на пол.