Отшельник
Шрифт:
Иди прочь, Монгол. Иди прочь, и не слушай, что там происходит. Лагерь полон вооруженных мужчин и женщин. А тебе нужно каким-то образом угнать машину. Чтобы добраться в ТЦ, отыскать Медведя и забрать у него свое.
Тебе нужны деньги, Монгол. Много денег, чтобы обзавестись приличной амуницией, оружием, патронами. А еще лучше — связями. И тогда у тебя появится хоть какая-то власть. Пусть не над кем-то, но хотя бы над собственной жизнью, что само по себе уже немало.
А еще, между прочим, ты должен рассказать кому-то про Гамму. И о том, что ты нашел в мертвой
И девчонка Егора.
Нужно вытащить рыжую из Медвежьей берлоги, пока не поздно. Жалеть ее явно не будут. Попользуют так, что мало не покажется.
А все остальное — не мое дело. Нерационально. Бессмысленно и бесполезно. Глупо, в конце концов.
И главное — здесь, судя по всему, так живут все. Мутят всякие дела, не мешая другим мутить свои. Проходят стороной…
Не слушая трескотню Егора, я отвернулся от гаражей и прибавил шагу. Смотрел на дорогу перед собой, на новую, хотя и очень старую буханку с дырками от пуль на боку, которую одобрительно похлопывал по морде Короткий, будто коня гладил.
А видел худое лицо и тонкую, почти детскую шею с зеленым штрихкодом. И долгий взгляд, которым Женька благодарила меня. Мелкая, тощая. Реально кузнечик, а не женщина.
А я… пройду мимо?
Как эти все?..
Внутри вдруг будто струна лопнула.
Я остановился.
— Да ну в жопу…
— Чего такое? — не понял Егор.
Ох и дурак же ты, Монгол. Ох и дурак…
— Спроси у Короткого, буханка ездит или как, — сказал я. И, резко развернувшись, стремительным шагом направился к боксу, не оборачиваясь на остолбеневшего Егора.
Я был готов услышать вслед что-нибудь типа «это не наше дело» или «давай валим отсюда», как в недавнем эпизоде с Пухлым.
Но вместо этого Егор крикнул:
— Будь уверен, я все сделаю!
Вот ведь непредсказуемый паразит.
Значит, на целый лагерь соплеменников ему насрать, а богомола вдруг жалко стало?
Эволюция просто надругалась над человечеством. Она сделала нас свободными от возможностей собственного интеллекта. То есть мы вполне способны понимать, что для нас на самом деле хорошо и что плохо, но на самом деле никогда не руководствуемся этим своим пониманием. Как там нас учили? В незрелой душе Дионис с легкостью побеждает Аполлона. Хаос укладывает порядок на обе лопатки и бьет его сапогом по лицу. Эмоции затмевают рассудок и расчет.
И это не потому, что ты дурак. И уж точно не потому, что ты лучше других. Или там принципиальный, или храбрец.
Просто большую часть жизни мы вынуждены говорить вполголоса, бить вполсилы и втягивать голову в плечи, чтобы не сильно высовываться на общем фоне. И однажды неудержимо хочется заорать во весь голос. И сказать, что ты не согласен. И сделать то, что ты хочешь. Не важно, какой ценой. Важно лишь мгновение, когда ты вдруг берешь в свои руки власть и делаешь нечто — вопреки всему, согласно своему собственному
Даже самый высокоморальный и правильный человек испытывает возбуждение от хруста чужого черепа под его ногой. Уровень моральности регулирует только то, чей это будет череп — попавшегося под горячую руку пьяного бомжа или врага народа, маньяка или узурпатора.
Такие дела.
Схватившись за ручку, я рванул гармошку наверх, и она мягко открылась, впуская меня внутрь, в царство сменных шин и трайков, освещенное тусклой желтой лампочкой под потолком.
Выхватив пистолет Аверина, легко заскочил внутрь и со скрежетом опустил гармошку обратно.
На этот шум дверца подвала открылась, и из него высунулась мужская голова.
Я метнулся к спуску, схватил дверцу и со всей силы резко захлопнул ее — прямо вместе с застрявшей по самую шею головой.
Раздался гулкий стук и хруст. И крик. Короткий, резкий. Я подналег еще немного — и опять открыл дверцу.
Тело парня безвольно соскользнуло вниз, размазывая кровь по краю лаза и по лестнице.
Я последовал за ним.
Лестница оказалась короткой, всего метра два, и я легко спрыгнул с перекладины вниз, задевая ногой бьющегося в судороге парня с окровавленной головой.
Задержавшись перед ним всего на мгновение, я наотмашь ломанул его пистолетом в основание черепа, с хрустом превращая его в кровавую впадину. Потом за долю секунды схватил одновременно за подбородок и затылок и резким рывком на максимальной скорости свернул ему шею. Выпрямился. Обернулся.
И в тусклом свете потолочной лампы увидел разбросанные по полу тряпки, мешки, одежду. Маленький стол и привалившегося на него полуодетого парня с плоской голой задницей и приспущенными штанами. Слева и справа от него торчали острые девичьи коленки.
Я подскочил к парню, схватил за волосы и рванул на себя.
Вот только он почему-то не сопротивлялся. Вместо этого издал какой-то странный хлюпающий звук, а потом его тело, заваливаясь на бок, соскользнуло на пол, и я увидел лежавшую под ним Женьку.
На ней было столько крови, что она казалась почти одетой. Дрожа всем телом, девчонка подобралась, соскользнула со стола вниз, неловко оступилась и заземлилась на каменный пол — видимо, седативы еще не до конца отпустили ее.
Господи, да эти парни просто извращенцы. Я целый год не встречал никого соблазнительней ящериц, но при виде ее наготы не мог испытывать ничего, кроме жалости. Просто бухенвальд какой-то, а не девчонка.
— Эй, ты цела? — обеспокоенно спросил я, потому что по ее виду невозможно было понять, в норме она или при смерти.
Женька не ответила. Только как-то странно посмотрела на меня стеклянными глазами, будто стараясь сфокусировать взгляд.
Я наклонился и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.
И тут глаза Женьки блеснули зеленым. Она вскинула руку, наполнившуюся вдруг оранжевым сиянием, и я едва успел отпрянуть от просвистевшего мимо прозрачного клинка, выросшего прямо у нее из ладони.