Отсюда и в вечность

Джонс Джеймс

— Я поступил так, как хотел.

— Разве? Неужели ты не понимаешь, что тебя бы все время преследовали? Человек не может делать то, что ему хочется, но крайней мере в наше время. Может, когда-то давным-давно, во время первых поселенцев, человек мог спокойно делать то, что ему хотелось. Но тогда было много лесов, и он мог уйти от всех в лес и жить одни. Он мог прекрасно жить в лесу один, и лес давал ему все, что нужно. А если его и там настигали преследователи, он мог просто уйти подальше. Ведь лесов тогда было хоть отбавляй. Теперь так нельзя.

Теперь надо ладить с людьми. Я тебе никогда об этом не говорил, — продолжал Ред. — Я видел, как ты выступал в соревнованиях на кубок в прошлом году. И еще несколько тысяч ребят видели тебя. И Холмс тебя видел. Я все время боялся, что он вот-вот примется за тебя.

— Я тоже. Наверное, он так и не узнал, что я здесь.

— Но он уж не упустит случая, когда ты попадешь в его роту и он увидит сведения о тебе. Он обязательно захочет, чтобы ты был в его боксерской команде.

— В уставе не сказано, что солдат обязан драться на ринге, даже если не хочет.

— Да брось, — сказал Ред язвительно. — Думаешь, Делберт посмотрит на устав? Да ему плевать на устав, раз он хочет удержать первое место. Думаешь, он даст такому прекрасному боксеру, как ты, бездельничать в его собственной роте и не участвовать в полковой команде боксеров? И только из-за того, что ты однажды решил больше не заниматься боксом? Ты, конечно, гений, но нельзя быть таким наивным.

— Не знаю, — ответил Прю. — У него в роте служит Чиф Чоут, ведь он раньше был чемпионом Панамы в тяжелом весе.

— Да, Чоут ходит у Делберта в любимчиках, потому что он лучший бейсболист в наших войсках на Гавайях. Холмс не может его заставить заниматься боксом. Чоут уже четыре года тянет лямку в седьмой роте, а до сих пор капрал.

— Верно, но если бы Чоут перевелся, он мог бы стать сержантом в канцелярии какой угодно роты. Наверное, если уж очень туго придется, я тоже всегда смогу перевестись.

— Да? Ты так думаешь? А ты знаешь, кто там всем заправляет, в этой самой седьмой роте?

— Конечно знаю. Уорден.

— Так точно. Милтон Энтони Уорден. Он был раньше сержантом у нас в первой роте. Самый отъявленный сукин сын во всем Скофнлдском гарнизоне. Кстати, он тебя просто терпеть не может.

— Странно, — медленно сказал Прю. — Я этого никогда на замечал. У меня к нему ненависти нет.

Род страдальчески улыбнулся.

— И это после всех твоих стычек с ним! — удивился он. — Какой же ты наивный!

— Он тут ни при чем. Просто у него такая работа.

— Каков человек, такова у него и работа, — сказал Ред. — А теперь он не простой сержант. Теперь у него, две планочки и квадрат. Слушай, Прю, всё против тебя. Ты начинаешь игру, в которой все козыри у других.

— Да, я знаю, — согласился Прю, кивнув головой.

— Пойди все же к Делберту, — просительно сказал Ред. — У тебя еще есть время до обеда. Я же тебе добра желаю. Мне самому всю жизнь приходилось изворачиваться, чтобы чего-то добиться. У меня даже внутреннее чутье какое-то выработалось. Тебе только нужно поговорить с Делбертом,

и он разорвет все бумаги о переводе.

После этих слов Прю встал и, взглянув сверху на лицо своего товарища, почувствовал, какой поток искренности хлынул на него из глаз Реда. Он был подобен мощной струе, вырвавшейся из шланга. Прю сам не мог бы объяснить, почему это так поразило его. В глазах друга он видел мольбу.

— Нет, Ред, не могу, — сказал он.

Ред откинулся на спинку стула, как будто отступил куда-то назад, и поток искренности, струившийся из его глаз, как бы разбился о невидимую стену, раздробился.

— Мне очень не хочется, чтобы ты уходил, — сказал он.

— Но я действительно ничего не могу поделать, Ред.

— Ладно. Поступай как знаешь. Дело твое. Тебе же хуже.

— Вот именно.

Ред медленно, как бы колеблясь, провел языком по зубам.

— А что ты собираешься делать с гитарой, Прю?

— Оставь ее себе. Она ведь и так наполовину твоя. Мне она ни к чему.

Ред кашлянул.

— Я должен по крайней мере выплатить тебе твою половину. Только я сейчас совсем на мели, — добавил он поспешно.

Прюитт усмехнулся: теперь перед ним был снова прежний Ред.

— Я дарю тебе гитару, Ред. Только она без струн. А в чем дело? Разве ты не хочешь ее взять?

— Конечно хочу. Только…

— Ну и бери. Если тебя мучает совесть, считай, что ты заплатил тем, что помог мне уложить вещи.

— Но мне чертовски неловко.

— Давай сделаем так. Я буду заходить сюда время от времени. Ведь я же не в Штаты уезжаю. Когда захочу, поиграю.

— Нет, не станешь ты сюда приходить, — сказал Ред. — Мы оба это хорошо знаем. Когда кто-нибудь уезжает, то не возвращается, и расстояние тут роли не играет.

Прю пришлось отвести глаза перед этой неожиданной честностью. Он знал, что Ред был прав, и Ред это понимал. Перевод в армии — это то же самое что для штатского переезд из одного города в другой. Если друзья не едут вместе с тобой, они теряют тебя, а ты их. Даже если ты переезжаешь в город, где тебя никто не знает. Надежды на какие-то приключения Прю не питал, возможности приключений при таких переездах сильно преувеличивают в кино, и Ред и Прю — оба это понимали. Да Прю и не искал приключений.

— Лучший горнист в полку… — сказал Ред растерянно. — Нельзя же так вот просто бросить все и вернуться на строевую службу. Так не поступают.

— Гитара твоя. Но я все-таки буду иногда заходить и играть на ней, — солгал Прю и сразу отвернулся, чтобы не встретить взгляда Реда. — Мне надо идти.

Ред но стал ему возражать. Прю никогда не умел лгать убедительно.

— Желаю удачи! — крикнул Ред. Он смотрел вслед Прю до тех пор, пока не услышал, как хлопнула затянутая сеткой дверь. Будь сейчас пять часов, подумал он, можно было бы выпить нива. И Ред отнес свою чашку к стойке, где молодой Чой, обливаясь потом, усердно орудовал у кипящей никелированной кофеварки с кранами и стеклянными трубками.