Оттенки
Шрифт:
— Молотить вы старые да слабые, а ругаться — откуда и сила берется? Давно ли вы злились, что вам настоящей работы не дают! Вот и работайте теперь, гните спину, поворачивайтесь, чертовы души, нечего по углам сидеть!
— Каарель! — воскликнула Тийна. — Почему же ты сердишься, что они не идут? Разве мы имеем право заставлять их работать? Не ругай отца и мать.
Старуха разразилась проклятиями.
— Да провались ты, окаянный! Из-за него, растяпы, дом сгорел, а теперь, когда туго пришлось, он еще и других поносит этакими словами. Да чем такой зять — лучше бы моя дочь в канаве у дороги валялась. Но откуда я могла знать, что
И старуха принялась плакать не то от злости, не то от жалости. Она, может быть, и еще продолжала бы браниться, если бы Тийна не перебивала ее своими мольбами, а Каарель выкриками.
— Мама! — сказала Тийна умоляюще, когда услышала слова старухи насчет придорожной канавы.
— Каарель, ты со стариками уж очень… — обратилась она к мужу. Она не договорила, и нельзя было понять, что означало это «уж очень».
— А что? Раз уж до того дошло, пускай так оно и будет, — ответил Каарель. — И я вам заявляю, — повернулся он к старикам, — не пойдете работать и скажете хоть слово мне или Тийне — берегитесь! У меня терпение лопнуло.
Он поднял руку, словно хотел погрозить им кулаком. Но не погрозил.
— Да что ты так важничаешь? У тебя и угла-то своего нет. Лыугускому хозяину спасибо скажи, что у тебя хоть такой кров над головой есть… — отозвался Юхан.
Слова старика, как видно, порадовали бабку, и она снова приободрилась.
На этом ссора кончилась, не дав, как и всякая «настоящая ссора», никаких результатов: старики на гумно не пошли, и Каарелю пришлось взять двух помощников. Кое-кто из соседей согласился день-другой помолотить и бесплатно. Остальные помогали больше оханьем да аханьем, чем делом.
Нужда была так велика, что Тийна, несмотря на запрещение Каареля, отправилась за помощью к пастору. Это был старый, седой человек. Он молча выслушал жалобы Тийны и помог ей тем, что имелось у него наготове, — словами. Но и сделать ей выговор он тоже не забыл. Об отношениях между кадакаскими молодыми и стариками уже шли толки по всему приходу, и пастор держал сторону стариков. Говорил он до того складно и сочувственно, что молодая кадакаская хозяйка не смогла удержаться от слез.
Дома Каарель встретил ее вопросом:
— Ну как, научилась уму-разуму?
Тийна только молча заплакала.
Пастор даже с кафедры упомянул о несчастье, постигшем людей из Кадака, и призвал возлюбленных сестер и братьев помочь беднякам. Его слушали внимательно, прямо-таки с любопытством, а старики и старушки даже вздыхали. Что ж, и то хорошо!
Люди из Кадака были вынуждены сами преодолевать трудности, пять за пядью, шаг за шагом. Хуже всего приходилось со скотом. Где его держать? Кончилось тем, что скотина так и мерзла всю холодную зиму на гумне. В хлеву у хозяев Лыугу нашлось место только для овец. Немногим лучше было и человеческое жилье. Хоть осенью его и обложили соломой, метели и ветры, по старому знакомству, находили все-таки потайные щели, чтобы ворваться внутрь. Но люди из Кадака вскоре привыкли ко всему. Жаловался на холод только батрак, недавно нанятый Каарелем, хотя и был одет гораздо теплее, чем его хозяин.
Зима прошла, ничего не изменив в жизни погорельцев.
В этом году даже процентов за землю не уплатили, а о новом взносе нечего было и думать. Но весна
Каарель уже заранее стал думать о том, как раздобыть орудия для полевых работ, чтобы весна не застала врасплох. Он долго ломал голову и над тем, как им устроиться на лето, и пришел к такому решению: если хочешь мало-мальски наладить хозяйство в Кадака, надо на лето уйти из Лыугу — нельзя же каждый день утром и вечером водить скот за две версты, да и ходить доить так далеко тоже слишком хлопотно. Но как туда переселиться?
В одно из воскресений Каарель побрел в Кадака, чтобы там на месте, у черных стен сгоревшей усадьбы, пораскинуть углом. Вернулся он в Лыугу с легким сердцем, выход был найден. В уцелевших стенах риги он решил сложить себе лачугу, а рядом построить закуток для скотины. Нужно только раздобыть пару-другую бревен, несколько вязанок прутьев, взять двух-трех человек на подмогу, и недели через две все будет готово.
Сказано — сделано. На следующий день уже закипела работа. Глиняный пол риги был очищен от навоза, лежавшего здесь с прошлой осени: по этим: полам будут ходить люди. Теперь надо было доставать строительный материал, звать помощников и приступать к делу.
Как только застучали топоры и завизжали пилы, Каарель почувствовал в себе новый приток сил. Снова принялся он мечтать, снова с сияющими глазами посвящал Тийну в свои планы. И когда наконец над стенами поднялась соломенная крыша хибарки и решено было перебраться в Кадака со всем скарбом и скотиной, радость молодых была безгранична. Они забыли и нищету, и холод, и брань стариков — все это осталось в Лыугу; отсюда ушли только Тийна, Каарель и маленький Атс. Они чувствовали себя как птицы, возвращающиеся весной из далеких стран, чтобы дома петь свои лучшие песни и наслаждаться лучшими днями своей жизни. В Кадака снова настала весна, люди снова увидели цветы, услышали шелест березняка, снова труд наполнял радостью их сердца.
— Вот мы и опять здесь, — сказал Каарель Тийне, когда они перенесли из Лыугу все свои скудные пожитки. — Ты рада?
— Что ты еще спрашиваешь! — ответила Тийна и обратилась к сыну: — Посмотри, Атс, ты узнаешь эти места? Помнишь, здесь горел большой-большой огонь, шел дождь и мы сидели тут все трое? Тебе было холодно, ты кричал, — продолжала она, раскутывая ребенка. — Ты ведь еще совсем глупышка, просто-напросто таращишь глазенки. Подрасти немножко, тогда поймешь…
Они вошли в лачугу. Сажени две в длину да столько же в ширину, глиняный пол. В одной стене, на месте прежних ворот, маленькое квадратное оконце, в другой — низкая дверь, — таков был дворец, милый их сердцу.
— А комнатка совсем не такая маленькая, какой казалась, когда строили, — осмотревшись, заметила Тийна.
— Да нет, тут у нас просторно, — похвалился Каарель. — Гляди, сюда в угол задвинем кровать, у дверей будем держать инструменты и прочую утварь, посреди комнаты поставим стол и еще останется проход. Как хорошо вот так — подальше от стариков, от этих вечных перебранок.
— Правда, как тихо… Но вот когда затопим печь, плохо нам придется.
— Ну, что ж тут такого! Откроем настежь дверь, дым будет выходить наружу, как и в старом доме. А летом станем разводить огонь во дворе.