Оттенки
Шрифт:
Старуха с зятем продолжали пререкаться, пока Каарель, выругавшись, не вышел из комнаты. Эта ссора ничего не изменила в их жизни: старики по-прежнему считали, что молодые их ни во что не ставят, а у молодых, в особенности у Каареля, невольно являлась мысль, что старики просто упрямятся и сами ищут ссоры. С каждым днем он все больше убеждался в этом.
Старик, правда, пошел сеять, потом поправил забор и даже расчистил сенокос, но при этом то и дело повторял, обращаясь к Каарелю: «Уж не знаю, справлюсь ли я с этим», — или: «Не знаю, годится ли моя работа. В свое время я, правда,
Тийна обычно ничего не отвечала на такие речи, но у Каареля от этих слов всякий раз в сердце закипало. Хотя Тийна и просила его молча сносить придирки стариков и он много раз обещал ей это, все же время от времени его терпение истощалось и тогда снова начиналась перепалка.
Батрак старался держаться в стороне от хозяйских ссор. Если старуха и говорила ему что-нибудь, он делал вид, что не слышит. Но в конце концов и ему пришлось столкнуться со стариками.
Батрак в тот день пропахивал борозды для картошки новой сохой, которую Каарель смастерил по своему вкусу. Старик Юхан пришел посмотреть на его работу. Батрак сделал два-три захода, потом старик тихонько пробормотал:
— Мудреную штуку молодые выдумали: ишь как сошники широко поставлены, какую уйму земли зря захватывают, а придет пора картошку выкапывать — ни шиша не наберешь.
Работник, не обращая на старика внимания, только прикрикнул на лошадь: «Шагай в борозду!» — и двинулся дальше. Когда он вернулся, старый Юхан все еще стоял у борозды и ворчал про себя:
— Все они умные на словах, а как на работу их поглядишь — умора одна, до чего все без толку делается!
И на этот раз батрак ничего не сказал, только буркнул про себя:
— Чего он тут лопочет — и домой не идет, и ко мне привязывается.
Вернувшись снова к концу борозды, работник увидел, что старик все еще стоит на прежнем месте и вслух рассуждает:
— А попробуй хоть слово сказать или присоветовать, как тебе сразу: что ты там, старик, плетешь! — да и отправят тебя покос расчищать.
Тут уж батрак не стерпел.
— Да что ты мне об этом говоришь, не я ведь эту соху смастерил и не я тебя посылал покос расчищать; говори тому, кто это сделал! — Сказал и пошел дальше. Когда он вернулся к прежнему месту, старик заявил:
— Это все равно, кому говорить — тебе или ему; все вы одинаковы.
— А ну-ка, уходи отсюда, мне ни к чему твою болтовню слушать, — сказал батрак сердито.
— Вот какой нашелся — гнать меня! — закричал старик. Работник удивился — он до сих пор никогда не слышал, чтобы старик повышал голос. — Поле-то чье, которое ты пашешь? Ишь ты — уходи, говорит, отсюда…
Но Юхан все-таки ушел. Дома он обо всем рассказал старухе, а та не преминула попрекнуть этим молодых, особенно Каареля; между стариками и молодыми опять началась перебранка. И не успела она закончиться, как разгорелась новая ссора. Вернее, даже не новая, а продолжение прежней.
Когда сажали картошку, старому Юхану пришлось, сидя у картофельной кучи, разрезать клубни. Когда Каарель на телеге подъехал к куче, старик вызвался помочь зятю навалить картошку на телегу. Но Каарель сказал ему:
— Оставь, я сам управлюсь,
И этого было достаточно. Не говоря ни слова, Юхан бросил лопату и опять принялся резать клубни. После обеда он хотел пойти заваливать борозды, но Каарель и туда его не пустил, а послал в поле батрака.
— Ну, теперь ясно, чужих здесь ценят больше, чем своих. Батрак умеет картошку заделывать, а я уж и для этого не гожусь, — тихонько заворчал старик.
— Почему же это батрака больше ценят? Просто он моложе тебя, ему легче соху держать. Что тебе за нужда всюду соваться со своей больной рукой? — сказал Каарель.
— И то правда: он молод, а я стар. Борозды вон какие широкие, по новой моде, мне, старику, их и не заделать, — насмешливо проворчал Юхан.
— Почему ты так сердишься, что я раздвинул сошники? Борозд, правда, получится меньше, зато они лягут шире, картошка вырастет крупнее и ее легче будет собирать, а на меру выйдет не меньше прежнего.
Однако все уговоры Каареля ни к чему не привели: старик стоял на своем. Вскоре явилась старуха со своей говорильной машиной; ну, тут уж дело пошло на всех парах. Каарелю ничего больше не оставалось, как уйти. А старики продолжали бранить молодых.
Неделю прожили без пререканий. А потом опять нашелся для них повод, причем такой, который по-новому перевернул всю жизнь на хуторе. На болоте началась разработка торфа. Большинство рабочих были люди пришлые, с острова Сааремаа. Жилья не имели. Они поселились под торфяным навесом, чтобы здесь найти защиту и от дождя, и от ночного холода. Несколько дней прожили там, потом пришли в Кадака просить, чтобы их приютили — хотя бы на гумне или в закоулке между амбарами, где не так сильно продувает, как под навесом. Обещали заплатить, сколько хозяева спросят. Каарель согласился приютить рабочих, да и Тийна не возражала, остались при своем мнении только старики.
— Милая хозяюшка, да ведь наши парни ничего плохого вам не сделают, — убеждал старуху один из островитян, — мы ведь целыми днями на болоте, торф режем, только ночевать будем тут. А если хотите, поможем вам и косить и жать. Наши люди на работу лихие, об этом не беспокойтесь.
— Да разве я здесь хозяйка, что вы со мной говорите? Мне и самой приходится у других крова просить, как и вам, — ответила старуха, поглядев на зятя.
— Мама! — умоляюще произнесла Тийна, заметив, как задели Каареля слова тещи. Мари, однако, не обратила на дочь никакого внимания. Старик сопел себе в бороду. Но рабочие все стояли и просили, чтобы добрые, ласковые хозяева пустили их к себе.
— Да пускай, если хотят, весь дом чужим отдают, а сами ютятся в лесу под елкой, это не мое дело, — отрезала старуха и ушла в дом; туда же следом за нею поплелся и старик.
— А может, все-таки позволите? — продолжали упрашивать рабочие.
— Как ты думаешь, Тийна? — обратился Каарель к жене.
— Можно бы, да как же со стариками? Они ни за что не согласятся, — ответила Тийна.
— Обождите немного, я пойду в комнату, переговорю, — сказал Каарель.
— Только не затевай ссоры, сдерживайся, — говорила Тийна, провожая его до порога.