Оттенки
Шрифт:
— Тебя это интересует?.. Точно не знаю, обещал под вечер зайти… хочет с тобой повидаться, о важном деле поговорить. Ты опять собираешься на моление?
— Если бы знать, что ему надо, — промолвила Анна, опуская глаза. Но и опущенный взгляд девушки говорил — Анна догадывается, о чем хочет потолковать с ней Кустас.
— Я знаю.
— Ну, так скажи.
Дверь открылась, и в комнату вошел учитель. Следом за ним шла Лиза. Учитель поздоровался тихим, мягким голосом. Лиза подала ему стул
Сперва поговорили о всяких будничных делах; но вскоре речь зашла о вере и благочестии. Теперь учитель стал разговорчивее. Лиза и Анна внимательно слушали его; первая даже раза два вздохнула. Затем учитель, сказав, что он видел Ханса на молении, спросил, не собирается ли тот прийти и сегодня, — ведь приезжий проповедник завтра отбывает.
Ханс серьезно взглянул на учителя и ответил:
— Нет.
— Вы еще не научились ценить беседы с господом, — заметил учитель. — Берите пример со своей матери и сестры.
— Я лучше заставлю их думать по-моему… Анна сегодня на моление не пойдет, — ответил Ханс и улыбаясь посмотрел сперва на Анну, потом на учителя. Тот бросил на девушку проницательный и укоризненный взгляд, и она заволновалась.
— Когда я говорила, что не пойду сегодня на моление?
— Голос Иисуса дороже, чем голос человеческий, — промолвил учитель.
— Если кто слышит его голос, — заметил Ханс.
— Этот голос может слышать каждый, кто хочет внимать ему, — ответил учитель по-прежнему спокойно и мягко. Этот тон раздражал Ханса больше всего.
— Я слушал, но так ничего и не услышал, — сказал Ханс.
— Стыдись, Ханс, — вмешалась Лиза и, повернувшись к учителю, добавила: — Он всегда такой, вечно над нами насмехается за то, что мы на моления ходим.
— В этом виноват город, — сказал учитель. — Там молодые люди сбиваются с пути истинного.
— А если им это нравится? — спросил Ханс.
На это никто ничего не ответил. Немного погодя Ханс сказал:
— Анна тоже скоро в город переедет.
— Что ты болтаешь! — сердито заметила Лиза. — Я свою единственную дочь в город не пущу.
— Она и без твоего разрешения поедет, стоит ей только захотеть.
— Дети должны повиноваться родителям, — сказал учитель.
На несколько минут воцарилось неловкое молчание. Затем учитель произнес:
— А отец все яму роет.
— Разве он кого послушает, — отозвалась Лиза.
— Его вера непоколебима, — промолвил Ханс с серьезной миной.
— Вера не приносит земных благ, — сказал учитель.
— А наш отец верит, что приносит, выходит, что у него новая вера, — заметил Ханс.
— Это суеверие, — заявил учитель.
— Отец считает, что это не суеверие, ему будто бы три раза видение было, —
Они опять замолчали.
— Значит, вы придете сегодня на моление, братья и сестры ждут, — молвил учитель немного погодя и добавил: — Вы, молодой человек, тоже могли бы пойти с нами… чтобы вознести благодарность и хвалу своему господу.
— У меня сейчас нет для этого ни малейших оснований.
Учитель поднялся и попрощался за руку с Лизой и Анной.
— Да оградит вас господь от всякого зла и соблазна, — сказал он. На Ханса он и не взглянул, словно того и в комнате не было.
— Вечно ты задираешься, нет чтобы язык за зубами держать, — заворчала мать, когда учитель вышел. — Зачем ты его обидел, он же тебе чужой; ты и не знаешь, как он добр ко всем нам.
— У него могут быть на то свои причины. И, кроме того, что ему от меня надо? Увидел меня там вчера вечером, а сегодня уже явился, решил меня в ученики заполучить… Анна сегодня на моление не пойдет, я уверен.
— Ты бы помолчал, — отозвалась Анна. — Хочешь, чтобы все плясали под твою дудку, когда ты дома. Лучше уговори отца, чтобы эту зряшную работу бросил.
— Когда старики делают глупости, это еще полбеды, им все равно скоро в могилу ложиться; а у молодых вся жизнь впереди, — сказал Ханс.
— И не стыдно тебе так говорить! — воскликнула мать. — Старики делают глупости! Твои отец и мать тоже старики. Да и сам ты не век молодым будешь. Бранишь стариков, а не будь их, и тебя бы на свете не было.
— Может, и я по чьей-то глупости на свет появился.
— Постыдился бы так говорить! Это все город, — печально и растерянно промолвила Лиза. Ей было стыдно: собственный сын попрекает ее тем, что появился на свет. А она из-за него столько выстрадала. Слезы, горькие слезы брызнули из тусклых, глубоко запавших глаз. Лиза встала и вышла из комнаты.
— Ты для этого и приехал? — спросила Анна с горьким упреком.
— Ты тоже сердишься? — в свою очередь спросил Ханс.
— Сердишься, сердишься… конечно, сержусь. Вернулся из города и всех дураками обзываешь. Чего ж ты приехал сюда, к дуракам, жил бы себе в городе — там все умники.
Ханс серьезно посмотрел на сестру. Та отвела глаза.
— Ну что ж, злитесь, дело ваше, — заговорил Ханс, — а только я не знаю, как с вами держаться. Вы все какие-то чудные стали, никак на вас не угодишь. Да и вы никогда не поступаете так, как бы мне хотелось.
— А что ты за птица такая, почему все должны под твою дудку плясать? И что же мы делаем тебе наперекор? — спросила сестра.
— Да взять хотя бы сегодняшнее моление. Я хочу, чтобы вы остались дома и Кустас мог бы с тобой повидаться — ведь для тебя это, быть может, очень важно.