Отверженный III: Вызов
Шрифт:
— А что-нибудь ещё произошло за то время, пока я у вас в камере сидел? — поинтересовался я. — В академии что-нибудь сказали насчёт моего отсутствия?
— А что они могут сказать? Ты официально задержан и находишься в следственном изоляторе КФБ для одарённых по подозрению в совершении преступления. Что на это можно сказать?
Вопрос был риторическим, и я на него отвечать не стал.
— Или тебя интересует, не поймали ли мы твою подружку? — спросил Иван Иванович и усмехнулся. — Нет, пока не поймали.
После этого Милютин достал планшет и погрузился в изучение каких-то документов,
Так мы всю дорогу и проехали: Милютин работал с документами в планшете да иногда кому-то звонил, а я размышлял то о Миле, то о предстоящей спецоперации.
Глава 9
Граф Василий Семёнович Евдокимов оказался очень гостеприимным хозяином. Я сразу же вспомнил Денисовых и подумал, что, возможно, это какая-то особая черта у московских аристократов. Сразу же с дороги нас пригласили за стол, учитывая, что подошло время обеда, это было очень кстати и отказываться мы не стали.
За обедом, помимо нас с Милютиным и хозяина, присутствовали графиня Евдокимова и молодой граф Алексей — сын Василия Семёновича, которым, разумеется, настоящую цель нашего визита не сообщили. Меня представили, как двоюродного племянника Ивана Ивановича, который приехал в Москву, чтобы посетить Третьяковскую галерею.
Исходя из озвученной цели моего визита, разговор за трапезой пошёл об изобразительном искусстве, и я с удивлением обнаружил, что Иван Иванович в нём неплохо разбирается. Они с графом в основном и вели беседу, а мы с графиней и Алексеем лишь иногда вставляли короткие предложения.
Лишь в самом конце обеда речь ненадолго зашла о политической ситуации в стране, предстоящих выборах императора и неспокойной обстановке в Петербурге. Граф Евдокимов очень переживал, как бы происходящее в эльфийской столице ни спровоцировало большой политический кризис в стране. А переживать было с чего — в Петербурге не прекращались волнения, митинги недовольных политикой федерального центра и приговором в отношении представителей пяти уважаемых эльфийских родов проходили почти каждый день. Губернатор Вяземский уже не справлялся с ситуацией — она ухудшалась с каждым днём.
Милютин старался убедить уважаемого орка, что всё под контролем, но даже мне его слова не показались убедительными. Но, возможно, я просто очень хорошо знал петербуржцев и их характер — эльфов было сложно раскачать на какое-либо действие, но если это удавалось, то остановить их было ещё сложнее. И если в Петербурге эльфы начали выходить на улицы и выражать недовольство, значит, ситуация действительно была накалена до предела.
Ещё во время разговора о живописи Василий Семёнович, как бы невзначай, предложил мне остаться в его доме на ночь, а утром он обещал собственноручно отвезти меня в
Под конец обеда, Василий Семёнович и Иван Иванович удалились, чтобы обсудить дела, а меня передали под опеку молодому графу, строго-настрого объявив ему, что я не должен скучать. Алексей был парнем, судя по всему, неплохим, но не очень общительным, поэтому просто предложил мне на выбор две экскурсии: в графские конюшни, посмотреть на победителя прошлогодних скачек на приз Москвы или в графский гараж, посмотреть на коллекцию автомобилей Василия Семёновича. Я предложил начать с гаража, где мы провели почти час, пока Милютин и Евдокимов обсуждали дела.
Алексей произвёл на меня хорошее впечатление, несмотря на некоторую замкнутость. Мы неплохо поговорили об автомобилях, и молодой граф даже пообещал вечером прокатить меня на любом из них. Разумеется, с водителем, так как сам он права ещё не получил.
Потом меня позвали проститься с моим лжедядей, и я проводил Ивана Ивановича до машины. Прежде чем сесть в неё и уехать, Милютин крепко меня обнял и проронил всего лишь два слова:
— Ты справишься.
Когда роскошный чёрный автомобиль увёз главу столичного КФБ в Новгород, я окончательно осознал, что пути назад уже нет. По большому счёту, его и раньше не было — не стало сразу же после того, как я дал согласие на участие в операции, но теперь я это прочувствовал особенно сильно. Я стоял и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, через некоторое время ко мне подошёл Василий Семёнович и спросил:
— Волнуешься?
И, не дождавшись ответа, добавил:
— Понимаю. Непростое задание. Но Иван Иванович очень хорошо о тебе отзывается. Он говорит, что ты и не с таким можешь справиться несмотря на столь юный возраст.
— Надеюсь, — ответил я. — Проблема лишь в том, что я даже отдалённо не представляю, что меня ждёт.
— Но, если у тебя всё получится, ты сделаешь очень хорошее дело — спасёшь много детей.
— Только из-за этого я и согласился.
Мы ещё немного поговорили, граф задал мне несколько вопросов о своей семье и о сыне — проверил, насколько хорошо я выучил материал, предоставленный мне ранее Милютиным. На все вопросы я ответил правильно, чем заслужил похвалу.
После этого вплоть до ужина меня опять передали Алексею. Молодой граф устроим мне экскурсию по имению, и как ранее обещал, прокатил на самой роскошной машине из коллекции Евдокимова-старшего. Отужинал я с Евдокимовыми довольно поздно — в девять вечера, после чего сразу же отправился спать в предоставленную мне комнату.
Утром после завтрака в кругу семьи Евдокимовых мне выдали одежду, в которой я должен был на все сто процентов выглядеть, как молодой московский аристократ, и мы поехали с графом в Серпухов — в центр поддержки и реабилитации подростков. Там Василий Семёнович передал меня омбудсмену вместе с документами Алексея. Я выбрал себе новое имя, и меня отвели в гостиницу, сообщив, что отправка в головное отделение состоится через день. Всё это вызвало у меня стойкое ощущение дежавю.