Отверженный III: Вызов
Шрифт:
Старый князь разошёлся, его глаза сильно заблестели, а кожа приобрела неуловимый синеватый оттенок и стала немного светиться.
— Ваше Сиятельство! — испуганно затараторил адвокат. — Пожалуйста, не нервничайте! Ваше Сиятельство! Не стоит! Это опасно!
— Не бойся, — горько усмехнувшись, произнёс Константин Романович. — Не взорвёмся. Я контролирую себя и свою магическую энергию.
Князь на несколько секунд сомкнул веки, а когда открыл глаза — в них уже не было того неестественного блеска. Кожа постепенно вернула себе обычный цвет. Константин Романович
— Прошение о помиловании мы подавать не станем!
— Я понял Вашу позицию, — сказал Дроздов. — Разрешите только, Ваше Сиятельство, донести полную информацию. Я, как Ваш защитник, просто обязан это сделать.
— Хорошо, доноси.
— Преимущество помилования перед выигранной апелляцией в том, что апелляция лишь уменьшит наказание, а вот помилованный получит свободу сразу же и без каких-либо условий. Я не уговариваю Вас, но если Вы подадите прошение, и император его удовлетворит, то Вы станете абсолютно свободны.
— Я услышал твои слова, Клим. И я отказываюсь от участия в этом позоре. И не вижу смысла подавать апелляцию. Гнить в тюрьме десять лет, да даже пять, у меня нет никакого желания. Особенно, осознавая всё это время, что Романов сидит на престоле.
— Но что мы тогда будем делать? — удивился адвокат. — Есть всего два варианта, и от обоих Вы отказались.
— Есть третий — не дать Романову стать императором!
— Но как это поможет Вам выйти на свободу?
— Никак.
Дроздов окончательно растерялся и сказал:
— Я не понимаю, Ваше Сиятельство.
— Да что тут понимать? — вздохнул князь. — Сейчас руководство нашего ордена является заложниками у Романова. Самыми обычными заложниками. Он надел на нас ошейники и посадил в тюрьму, чтобы мы не мешали ему провернуть его грандиозную аферу.
Надо признать — я его недооценил. Он невероятно умный и хитрый. И поступает очень грамотно. Если бы он нас убил, руки у эльфов были бы развязаны. Но нас приговорили к исключительной мере и обещают помиловать. И в ожидании этого ни мы, ни наши сторонники и союзники не можем ничего сделать. Мы боимся, а вдруг он передумает и не помилует?
— Не должен передумать, Ваше Сиятельство!
— Ты прав — он нас помилует. Романов обязательно нас помилует. Потом, когда он станет императором России, а мы уже ничем не сможем ему навредить. Помилует, потому что ему нужно будет зарабатывать очки, потому что захочет окончательно нас сломать. И мы тогда уже ничего не сможем поделать. Но пока ещё можем! Пока ещё у нас есть шанс ему помешать. И мы должны это сделать! Да, сейчас придётся это делать той ценой, которую раньше я был не готов заплатить. Но Романов не оставил нам выбора. Сейчас я готов платить самую высокую цену, лишь бы он не стал императором.
Князь несколько дней готовил себя к встрече с адвокатом и к этому разговору, но всё равно ему было очень тяжело озвучивать решение, которое он принял накануне. Но это было единственное решение, которое имело хоть какие-то шансы оказаться в итоге правильным.
— Я не знаю, что
Князь достал из-за пазухи несколько мелко исписанных листов бумаги, положил их на стол и сказал:
— Здесь расписаны указания для тебя и моих собратьев по ордену. Романов считает себя победителем, но у нас ещё есть шанс не допустить, чтобы он стал императором. Давайте это сделаем.
Адвокат быстро забрал со стола листы, спрятал их в карман и сказал:
— Я всё сделаю, согласно расписанным указаниям, Ваше Сиятельство! Не извольте на этот счёт переживать! Для меня великая честь помогать Вам лично и всему «Русскому эльфийскому ордену».
— Я верю, что ты справишься.
— Может, Вы хотите что-то передать Вашей семье?
— Я всё написал. Вызывай надзирателей.
Адвокат нажал на кнопку вызова охраны, расположенную на столе, и почти сразу же открылась дверь и вошли конвоиры.
— Эльфийское выше государственного, — негромко произнёс князь Седов-Белозерский.
— Эльфийское выше государственного, — повторил Дроздов.
— Прощай, Клим! — сказал магистр «Русского эльфийского ордена» и встал из-за стола.
Глава 4
Две с половиной недели пролетели совсем быстро — из-за невероятно плотного графика казалось, что прошло трое суток. Бывало, что за весь день мы с Милой не виделись ни разу, так как от большинства предметов меня освободили, и я ходил на занятия через день. И меня это угнетало — перед долгим расставанием хотелось провести со своей девушкой побольше времени. Но с другой стороны, я понимал: чем лучше подготовлюсь, тем больше будет шансов вернуться.
Милютин запретил до двадцать второго октября рассказывать Миле о том, что мне предстоит уехать — лишь за два дня до отъезда я мог ей об этом сообщить, разумеется, без подробностей. Так как врать и изворачиваться не хотелось, я решил просто сказать, что Иван Иванович попросил меня помочь и что в связи с этим мне надо уехать. Я был уверен: этого Миле будет достаточно, и ненужных вопросов она задавать не станет.
Утром двадцать первого октября мы провели с Гурьевым очередное занятие. По его окончании Егор Андреевич неожиданно объявил, что на этом моя подготовка закончена, и оставшиеся до отъезда два с половиной дня я должен потратить на то, чтобы хорошо отдохнуть и психологически настроиться на непростое испытание.
— Сейчас я тебя ещё раз отведу к источнику подзарядиться, — сказал наставник. — А после этого с чистой совестью передам в руки Ивана Ивановича. Иди переодевайся, я жду тебя на улице.