Отверженный VI: Эльфийский Петербург
Шрифт:
— На защиту, но не на стирание памяти!
— Александр Петрович, не забывайте, что я судья! И я неплохо разбираюсь в законах. Поверьте, всё, что мне можно инкриминировать в этой ситуации — это нарушение профессиональной этики, всё же Константин Петрович был осуждённым за госизмену, а я председателем Конституционного суда. За такое можно лишиться должности, но не более. А с должности я уже ушёл. Что же касается стирания памяти Дроздову, Клим Георгиевич дал письменное согласие на любое воздействие, без указания подробностей. Стирание памяти очень хорошо подходит под определение
— Вы не ответили на другой мой вопрос: просьба магистра «Русского эльфийского ордена» так много для Вас значила?
— Скажем так, я не смог отказать. Я никогда не разделял идеи ордена, о чём не раз говорил и Константину Романовичу, и его товарищам. Но я всегда уважал Седова-Белозерского, очень уважал. И я, как эльф, просто не мог не выполнить его последней просьбы.
— Последней? А почему Вы решили, что она будет последней? У заговорщиков было право на помилование, и я собирался их в итоге помиловать. Почему последней?
— Не стоит пытаться поймать меня на неосторожном слове. Лучше прочтите письмо, в нём Константин Романович пишет, что у него есть ко мне последняя просьба. Так и написал. Я решил, что он просто больше не собирается меня ни о чём просить. Надеюсь, теперь я ответил на все Ваши вопросы?
Сказав это, Каменский улыбнулся — открыто, уверенно, дерзко. Но кесарь не собирался сдаваться.
— Вы понимаете, Леонид Васильевич, что в результате Ваших действий, мы получили гражданскую войну? — задал Романов довольно провокационный вопрос, способный сильно повысить градус беседы. — Утративший часть воспоминаний Дроздов начал рассказывать всем, что Седов-Белозерский мечтал о помиловании, а его убили федералы в камере. А ведь это не так, и Вы это понимаете. Гордыня и навязчивые идеи заставили Седова-Белозерского и его товарищей пойти на массовое самоубийство с целью спровоцировать Петербург на протесты. И Дроздов помогал руководителям эльфийского ордена договориться о дате и времени этого самоубийства. Но он этого не помнит! И всё благодаря Вам!
— Вполне допускаю такой вариант со стороны Константина Романовича, — неожиданно согласился Каменский, нисколько не обидевшись на косвенное обвинение в причастности к развязыванию гражданской войны. — Но я не думаю, что причина конфликта между Петербургом и Новгородом в этом. Возмущение петербуржцев из-за гибели уважаемых эльфийских аристократов могло стать поводом для начала противостояния, и это им стало, но никак не причиной войны.
— Можно сколько угодно рассуждать, что было поводом, а что причиной, но в итоге мы имеем то, что имеем — в стране идёт гражданская война, которая уносит сотни жизней людей и эльфов!
— Мне жаль.
— И всё? Вам просто жаль, и всё?
— А что Вы от меня хотите, Александр Петрович?
— Я хочу, чтоб Вы помогли мне остановить войну.
— Мы уже один раз разговаривали с Вами на эту тему, я не хочу лезть в политику. Да и не обладаю я таким авторитетом в Петербурге, чтобы как-то на это всё повлиять.
—
— Извините, но я не могу, — ответил Каменский и развёл руками, выражая этим то ли сожаление, то ли безразличие.
— Можете, Леонид Васильевич, я знаю. Только Вы и можете.
— Я не про навык, Александр Петрович, а про моральные ограничения. Я не могу вернуть память Дроздову, потому что просьба Константина Романовича её стереть была, как оказалось, действительно последней просьбой уважаемого мной эльфа.
— Моральные ограничения и принципы — это хорошо, — согласился кесарь. — Только скажите мне, на Вас морально не давит понимание того, что ни в чём не повинные эльфы и люди гибнут, хотя Вы можете это всё остановить?
— Нет, это на меня не давит, — спокойно ответил Каменский. — А вот Вы пытаетесь сейчас надавить.
— Ни в коем случае! Я лишь пытаюсь спасти жизни эльфов и людей.
— Опять давите.
— Ну разве что совсем немного. Работа у меня такая, Леонид Васильевич — заботиться о гражданах Российской Федерации. И у Вас была такая же ещё недавно. Жаль, что Вы об этом забыли сразу же после отставки.
— Вы уже начинаете переходить границы, Александр Петрович, — нахмурившись, произнёс Каменский.
— Ну разве что совсем немного. Работа у меня такая, — повторил свою фразу Романов и уже в лоб задал Каменскому вопрос: — Вы поможете мне остановить гибель эльфов и орков?
В кабинете наступила гнетущая тишина. Кесарь, которому было нечего терять, вызывающе смотрел на гостя; Каменский хмурился и не спешил отвечать. Пауза затягивалась. В итоге Леонид Васильевич, понимая, что хоть что-то ответить надо, решил ответить вопросом на вопрос:
— А почему Вы думаете, что восстановление памяти Дроздову остановит войну? Откуда у Вас такая уверенность?
— Нет никакой уверенности, — признался кесарь. — Но мы хотя бы будем знать, что сделали всё возможное.
— Хорошо, — тяжело вздохнув, произнёс Каменский. — Я верну память Дроздову, но при одном условии: Клим Георгиевич сам должен меня об этом попросить.
— Думаю, с этим проблем не будет.
— Я почувствую, если его обработали. Его желание вернуть память должно быть искренним. Иначе я ничего не буду делать.
«А это уже проблема Белозерской, сделать так, чтобы Дроздов искренне захотел вернуть память», — подумал кесарь и почему-то он был уверен, что княгиня с этой задачей справится.
Вслух же он произнёс:
— Благодарю Вас, Леонид Васильевич, это будет неоценимая помощь. Когда Вы сможете это сделать?
— Думаю, завтра или послезавтра. Где сейчас Дроздов?
— В имении княгини Белозерской.
— Пусть княгиня или её доверенные лица позвонят мне, и я скажу, когда привезти Дроздова ко мне домой.
— В Новгород?
— Да, я пока ещё не переехал в Санкт-Петербург.
— Мне кажется, было бы безопаснее Вам прибыть в имение Белозерской и там всё сделать. Мы всё организуем, при помощи пространственной магии это не отнимет у Вас много времени.