Отверзи ми двери
Шрифт:
– Если это так, - сказал Лев Ильич, он вспомнил Марка и так стыдно ему стало, - если это так, тогда, уж простите меня, озеро предпочтительнее. Хотя бы из чувства справедливости.
– Ну поехали! Проклятые интеллигенты! Сколько столетий вы все укоряете Господа в несправедливости - еще Иов пытался, кулаками размахивал: беззаконные, мол, торжествуют, а он, праведник - в дерьме. Так он действительно был праведник, требовал суда у Господа, знал за собой непорочность, всего лишь замысел о себе не мог разгадать. А вы-то, Лев Ильич, вы? Вы что думаете, прыгнете в серное озеро, сваритесь - и на этом все ваше удовольствие закончится? Еще, небось, на берегу речь произнесете о том, как за други своя готовы принять муку, а дамочки платками вам станут махать, в ладошки хлопать?.. Вам там кипеть не час и не десять,
Лев Ильич вытер пот со лба.
– Пощадите, Костя.
– Ага! Ну так вот, станете прыгать из солидарности, чтоб убаюкать свое чувство справедливости?
– А если отвернусь, - ответил Лев Ильич, - если забуду о нем, обреченном на такую муку, тот рубль, думаете, мне не отыграется?
– Я вам сказал, кому чего и за что положено. Я вам прошлый раз говорил, кем человек спасается и будет спасен. А если не верите, предпочитаете ходить в церковь, пеняйте на себя... Тьфу, черт меня забери, давал же зарок ни с кем не говорить!
– в бешенстве крикнул Костя.
– Опять вынуждаете! Зачем вы пришли, договаривайте?
– Зачем я пришел?..
– переспросил Лев Ильич, переводя дыхание.
В нем нарастал знакомый страшный свист, визг поднимался, его снова раскачивали гигантские качели, сердце падало: ну зачем он действительно пришел сюда, знал же, что нельзя, что ни в коем случае, что забыть должен был адрес?.. Так затем и пришел, что знал, вот сейчас его раскачали, размяли, приготовили... "К чему?" - с ужасом спросил он себя.
Костя насторожился, прислушиваясь к чему-то за дверью.
– Сосед пришел?
– спросил Лев Ильич.
– Ваш "гегемон"? Несчастный какой-то мужик.
– Нашли несчастного!
– Костя блеснул на него глазами, усы погладил.
– Нет его, сегодня в ночную смену. Это жена укладывает мальчишку спать... Ну ладно, пускай ее. Так в чем у вас дело?
– Помните, как мы с вами встретились, Костя, тогда в поезде?.. Вы не один там были, Веру помните?.. Так вот, все, что произошло - весь этот невероятный ужас ли, счастье, не знаю, не могу сейчас придумать этому название, все связано с вами и с ней. С вами и с ней! Потому что все остальное, а поверьте, Костя, у меня за эти две недели - третья пошла, столько случилось, что уж не знаю, если вы мне обещаете это еще в тысячу крат увеличить - и от самого себя, не только от справедливости откажешься. Но это другое, это я, мое, со мной, из-за меня - я всему причина и пред всеми виноват. А тут...
– Что тут?
– спросил Костя. Он сидел прямо на своем венском стуле, поглаживал усы.
– А тут меня коснулась такая мерзость, такой ад кромешный - уж не знаю, наяву или в бреду черном - да не наказание за грехи и постыдную слабость, не за мое ничтожество... Это, знаете, как если бы я в том, что вы мне наобещали, не зэком был, которому все эти тысячелетия или миллионы лет, то уж все равно!
– уготованы без всякой надежды на амнистию, а охранником, вохровцем, который бы с дьяволом - собакой бегал вокруг, и всех, кто оттуда выползает, обратно бы зашвыривал...
– И это вы связываете...
– Нет, нет!
– заспешил Лев Ильич.
– Вы меня поймите, меня будто неудержимо тянет к вам - к ней и к вам. Мне иногда кажется, не вы мне все это говорите, а я
– А, это та дамочка, которая бывает в церкви и своими формами там?.. Ага. Да, головка может закружиться... А, теперь понятно, в чем ваша драма - вот откуда седьмая заповедь выскочила! Только я тут причем - не пойму? Я ее знать не знаю, да и на каком уровне вы меня с ней объединили? Темно что-то, болезнь у вас. Я не раз говорил, оставьте это, не для вас. Сидите себе тихонько - мне предоставьте. Вот он ваш хваленый отец Кирилл с его благодатью. А уж она не крестная ли вам?.. А кто?.. Да ладно, не мое дело... Ага, вот в чем загадка: мы вас вдвоем встретили, взяли за руку, она в постельку повела - а я куда?.. Успокойтесь, Лев Ильич, дама она привлекательная, наверное, дело свое знает, чего вам сокрушаться? Я ж говорю вам, я вам говорю, - у Кости блестели глаза, голос сделался звонким, поразвязнел. ("Напился, что ли?" - мелькнуло у Льва Ильича.) - Забудьте про эту заповедь - литература. Я разрешаю вас. Я. Да подумайте, Лев Ильич, ну о каком бы спасении могла идти речь, когда б таким шалостям следовало придавать значение? Добьетесь вы успеха или нет - велика ли разница - возжелали! Справитесь с этой, так за углом, да в той же вашей церкви другую увидите - глаза есть, не вырвали. Да и зачем такое членовредительство, изуверство? Что, по-вашему, провокация, что ли, - пустить человека в мир, перед этим миром уж совсем беззащитным? Научить его греху, для этого греха лучшим образом снарядить, а потом ему ж это усчитывать? Правильно вы заметили, - он ткнул дымящейся сигаретой в гравюру на окне, - про это и речи там не было и быть не могло. Че-пу-ха. Да что вы, для себя одного, что ли, стараетесь, вы ей доставляете радость, свою нежность материализуете, не одни слова-серенады современной женщине да еще с такими формами? Вполне гуманно: вы ее первым делом осчастливливаете... Это я на ваш интеллигентский язык все это перевожу, чтоб понятней было...
– Погодите, Костя, - попросил его Лев Ильич, еле-еле удерживая в себе ужас, он уже чувствовал, как погружается во что-то вязкое, как оно ползет по телу, подбирается к горлу, - вы себе все время, на каждом шагу противоречите, эта ваша разорванность, она и пугает меня больше всего, она и есть первый признак...
– Чего?
– спросил Костя, покраснев от злобы.
– Какие еще там вам признаки открылись? Вам надо, чтоб вашу похоть в церкви освятили, чтоб отец Кирилл на вас руки наложил - и тогда, с его благословения вы пребудете "плоть едина" уже безо всяких сомнений? Или у вас плоть от того другой станет? От того, что он над вами пошаманит? Может, и про это вам Христос заповедал?
– Сказано, Костя, что всякий, кто посмотрит...
– Ну а коли сказано - не смотрите. Мы с этого и начали. Противоречия у меня нашли. Ну а как вы - без противоречий? Глаза вам дадены - не смотрите, все прочее тоже, как я понял, у вас в полном порядке - куды денетесь? Противоречия у меня нашел! Это уж не черта ли вы углядели в противоречиях и разорванности?
– Черта!
– выдохнул Лев Ильич.
Костя захохотал, Лев Ильич глянул на него и обомлел - он и не заметил, как это произошло: Костя сидел верхом на стуле, выбросив ноги в тех же клетчатых штанах, усы топорщились от смеха.
– Наконец-то!
– смеялся Костя.
– Ну и долго тебя приходится обрабатывать, чтоб вырвать признание. Дошло. Ну сегодня у меня дело пойдет поживей, а то с тобой все высокими материями надо было заниматься - церковь, иудеи, а вот он где, камешек-то запрятан! Да я и в те разы замечал интерес, а, вишь, все сбивался. Переоценил своего клиента.
– Чего надо?
– с отвращением спросил Лев Ильич.
– Вашу милость. Только уж со всеми потрохами, чтоб не вывернулся, а то за вашим братом глаз да глаз нужен, чуть что - жаловаться бегаете. Давай кончать канитель, голубчик, больно много времени на тебя потрачено. Хоть оно у нас и относительное, а лишнего нету.