Отверзи ми двери

Светов Феликс

"Да ведь он тоже актер!
– осенило Льва Ильича.
– А я-то думал общественное питание..."

– Понял, - кивнул Аркадий.
– Понял и учел... Мы с моим дорогим другом, повинуясь единственно душевному движению, а кроме того, разумеется, стремясь к изобилию, - он опять широким жестом указал на стол, - поставили мистерию, одним взмахом оставив позади все жалкие потуги наших убогих лекторов и плакатистов, так называемых безбожников и борцов за новое мировоззрение. Ну скажите положа руку на сердце, может ли вам прийти в голову отправиться

сегодня слушать лекцию о том, что религия опиум для народа?

– Нет, - сказал Лев Ильич, - такая мысль мне прийти в голову не может.

– Браво! Смелый ответ. А за смелость услышите откровение.

Теперь Лев Ильич понял, что "ряженый" просто пьян - тут ли он успел нахлестаться, или сначала хорошо держался, но сейчас его явно стало развозить, и взгляд этот тяжелый был, верно, от того, что он уже не мог иначе фиксировать глаза.

– Вы не пойдете на лекцию, наша пропаганда будет хлопотать перед пустым залом, а дурман вползет в ваш дом и в душу. Вы бывали когда-нибудь в церкви, мой новый друг?

– Бывал, - ответил Лев Ильич.

– Браво, смелый ответ! Значит видели воочью несос... несо... несостоятельность нашей агитработы. И вот мы с моим гениальным другом приходим им на помощь. А вот их нам за то благодарность...
– он налил себе еще, выпил, на этот раз схватил толстыми пальцами кусок ветчины, но так и не донес до рта.
– Вы, надеюсь, понимаете, что это не свидетельство их щедрости, а знак нашей гениальности... Я, например, играю в этой мистерии, прошу, впрочем, прощения, у прелестных дам, играю... надменный член.

– Ух ты!
– воскликнула Лида.

– Не "ух ты", - поправил ее Аркадий, - а тот самый член, которым грешил лукавый, архангел и Господь Бог... верно, Вася?

– Ладно, - сказал Вася и положил ладонь на стол.
– Заканчивай базар.

– Как заканчивать, а... "Реквием" для нашего друга? Тут, понимаете, у нас одна загвоздка. Вася играет архангела, я, как вы уже догадались, беса, да и с Господом все в порядке, его хоть вы, и то б сыграли. Но вот Марию - Матерь Божию, которая с ними, с тремя... Слушай, Вася!
– крикнул он, по-прежнему не спуская тяжелых глаз с Лиды. Так вот же она сидит против нас - вот она Матерь Божия, а мне - бесу первому и предстоит с ней наедине пошептаться, как наш гений написал...

Таня встала и не сказав ни слова, вышла из кухни.

– Ты что?
– опомнилась Лида.
– Вы зачем девчонку обидели?

– Да хватит и ей, - сказал Аркадий.
– У нее и этот... новый претендент на роль Господа Бога. А... может и ее попробовать на роль... Только потом, а, Вась, только потом?..

Лида поднялась, взглянула на Васю, и тогда он спокойно, чуть наклонившись, вдруг резко дернул за ножку табурет, на котором сидел Аркадий, тот не удержался, соскользнул на пол, потащив за собой скатерть, зазвенела посуда, а Вася так же спокойно, точным движением поймал его за галстук и легко приподняв, бросил в коридор. Аркадий пролетел довольно большое

расстояние, ударился спиной и головой о вешалку, повалил ее на себя, забился под пальто, выбрался, постоял на четвереньках, покрутил лысой головой, потом медленно поднялся.

Лида молчала, не шевельнулась, а Лев Ильич не мог не оценить второе, до сих пор бездействовавшее лицо этой интермедии.

Аркадий, стараясь ступать ровно, подошел к столу, налил себе стопку, выплеснул в рот и посмотрел на Лиду.

– Он еще пожалеет об этом, - сказал он спокойно, - да ведь и мы с тобой свой разговор еще не кончили.

Он повернулся, двинулся в коридор, тут его качнуло, ударило о стенку, но он справился, взял пальто из кучи, валявшейся на полу, распахнул наружную дверь и вышел, не закрыв ее.

– Веселые вы ребята, - сказала Лида.

Она подняла табурет, бросила в ведро черепки, осколки, поправила скатерть, вышла в коридор, закрыла дверь - и не вернулась на кухню.

Вася спокойно курил, аккуратненько сбрасывая пепел в алюминиевую пробочку от бутылки.

Вернулась Лида.

– Лев Ильич, зайдите к Тане. Она вас просит.

Он встал и уже за спиной услышал ее голос.

– Ну что, миленький, может, теперь поинтересуемся квартирой?

– Да посидим еще, - ответил Вася, - куда нам спешить?

В Таниной комнате горел ночничок, она лежала на широкой тахте, отвернувшись к стене, и горько плакала.

– Ну, что ты, Танюша!
– Лев Ильич присел у нее в ногах.
– Пьяные люди, болтают чепуху - посмеялись и разошлись.

– Но ведь он останется!
– прошептала в стену Таня.
– Я их боюсь. Ну что еще в голову придет, если такое могут?.. А думала, ребенок у нее тоже будет, вместе, по очереди станем нянчить...

– Он не останется, - сказал Лев Ильич.
– Ну до завтра или, может, еще на день. Ребеночка вырастим. Брось, Танюш, повернись лучше. Как ты напугалась-то, а потом восхитилась, я даже подосадовал...

Она повернулась к нему и улыбнулась сквозь слезы.

– Правда, страшно, надо ж какой!

– Поздно уже, двенадцатый час... "Куда идти-то?" - подумал он.

– Лев Ильич, - будто услышала его Таня, - не уходите, а? Оставайтесь. Мне так хочется, чтобы вы остались... Вы тут, а я на диванчике - у той стенки. А?

– А тебе ничего?
– посмотрел на нее Лев Ильич.

– Да что вы! Наплевать на них. Пусть что хотят думают. Мне только с вами хорошо, а без вас страшно.

Она быстро встала, вытащила простыни, Лев Ильич только воспротивился, сказал, что спать будет на диванчике, ему, мол, хватит места, а она чтобы уж так, как привыкла, иначе, мол, уйдет.

На кухне, когда он вышел умыться, никого уже не было, стол так и остался неубранным, а в металлической пробочке еще дымилась сигарета.

Он разделся в темноте, устроился на отчаянно заскрипевшем под ним диванчике, выставив ноги наружу.

– Вам неудобно, - прошелестела от другой стены Таня, - может переляжем?