Ответ знает только ветер

Зиммель Йоханнес Марио

— Вы в самом деле все помните?

— Каждое слово. Все эти годы я часто думал о вас. И был уверен, что вы когда-нибудь придете. И вот вы здесь. И, как мне кажется, счастливы.

— Я счастлива, как только может быть счастлив смертный, батюшка, — сказала Анжела. — И этим я обязана вам. А не приходила потому, что было стыдно. Потом решила, что приду, когда вновь буду счастлива. Когда не буду больше одинока.

— И теперь это время наступило.

— Да, — сказала Анжела, — я уже не одинока. Я нашла человека, которого люблю всей душой.

— Я тоже всей душой люблю эту женщину, батюшка, — сказал я.

— Меня зовут Илья. Называйте меня братом: брат Илья. Я ведь еще очень молод.

Мы

тоже назвали свои имена, и он пожал мне руку.

— Я рад, что вы обрели покой и счастье, мадам Дельпьер, — сказал Илья. По-французски он говорил бегло, но с русским акцентом. — Сами видите — страданья проходят. Господь любит людей. И вы нужны Ему. Кем бы Он был без вас?

— Счастье мы и впрямь обрели, брат Илья, — сказала Анжела. — Но отнюдь не покой, мсье Лукас женат.

— Ох, — тяжело вздохнул священник.

— Я ушел от жены, но официально не разведен, — сказал я.

— Понимаю, — кивнул Илья и взглянул на свои руки. Потом поднял глаза на нас. — Расскажите мне о себе немного подробнее — ведь вы хотите узнать мое мнение, верно?

— Конечно, — сразу согласилась Анжела.

— А для этого мне нужно лучше знать все обстоятельства. Мсье Лукас, вам, вероятно, легче дастся рассказ…

Я все рассказал. Илья молча слушал. А в конце спросил:

— Вы чувствуете себя виноватым перед своей женой?

— Нет, — ответил я. — Нет, не чувствую, брат Илья. Раньше чувствовал — до того, как сказал ей правду. Но потом чувство вины исчезло.

— А вы, мадам?

— Со мной все было точно так же… — Анжела рассказала свою часть истории и закончила словами: — Видите, мы расстались, когда я узнала правду. Я не смогла бы жить с Робертом в роли его любовницы, с которой он изменяет своей жене. Но потом он сказал мне правду. И я убедилась, что его брак действительно распался много лет назад и существует лишь формально, согласно закону. Теперь и я не испытываю чувства вины. Это очень дурно? — Брат Илья улыбнулся.

— Я вовсе не собираюсь оценивать ваш поступок. Да вы и не можете требовать от меня такой оценки. Я могу вам ответить только как человек, обязанный врачевать души людей.

— И каков же ваш ответ?

— Мадам, вы нашли новый смысл жизни. Вы любите, вы счастливы. Жизнь для вас вновь обрела красоту и смысл…

— Это так, — подтвердила Анжела.

— А вы, мсье Лукас, вы много лет жили в браке, который умер. И конечно, были несчастны. Но теперь это в прошлом. У вас с женой не было детей. И вы, несомненно, обеспечите свою супругу, чтобы она не испытывала нужды в самом необходимом, живя уже без вас.

— Разумеется, — подтвердил я.

Мы стояли перед священником, держась за руки, словно дети.

— Тогда с теологической точки зрения — я так молод и беру на себя смелость так судить, может быть, другие священники сказали бы вам нечто совсем иное, — тогда было бы чистым формализмом и заблуждением называть ваши отношения, вернувшие вас обоих к жизни, греховными, порочными или недопустимыми. Нет, — сказал он в раздумье, — я никак не могу так их расценить. Я не могу углядеть здесь греха, — говорю это как живой человек, а не как слепой догматик церковных устоев. Три человека были несчастны. Теперь двое из них счастливы. Вы, мсье, если я правильно понимаю, не смогли бы уже сделать свою жену счастливой, то есть как бы спасти ваш брак.

— Вы все правильно поняли.

— Значит, вы всего лишь положили конец невыносимым отношениям, — они наверняка были невыносимыми и для вашей жены. Я рискую подвергнуться жесточайшей критике, но я рад за вас обоих, так сильно любящих друг друга и так уверенных в своих чувствах. Я целиком на вашей стороне и говорю так потому, что верю: быть христианином — значит в первую очередь быть человечным в собственном значении

этого слова. Мы не должны забывать, что заветы церкви — не только нашей религии, но и многих других — по своему глубинному смыслу служат единственной цели — сделать жизнь человека счастливой и богоугодной. Я говорю, разумеется, о всем человечестве в целом. Однако в каждом отдельном случае только Господь решает, виновен человек или нет, а людям это решение недоступно. Для каждого смертного в отдельности было бы непомерной гордыней брать на себя окончательное решение в том или ином вопросе. — Он взглянул на Анжелу. — Я уже говорил, что я еще очень молод. Может, я и заблуждаюсь и беру грех на душу, говоря вам эти вещи, но я считаю своим долгом сказать вам то, во что сам верю, что чувствую и считаю правильным. Как решится ваше дело в суде, как будет вести себя ваша жена, всего этого мы не знаем, мсье. Будущее для всех нас покрыто мраком. И тем не менее, мадам, я, как священник, беру на себя смелость сказать, что я рад за вас обоих. Вы начинаете что-то новое, живое и прекрасное — вместе. Церковь, христианская религия, должны стоять на стороне человека, а не на стороне закона. Это говорил и Иисус Христос — правда, другими словами. — Он улыбнулся, дружески и немного смущенно. Возникла пауза. Тогда Анжела сказала очень тихо:

— Благодарю вас, брат Илья, благодарю вас.

— Я тоже, — подхватил я и вынул бумажник.

Он заметил мое движение и быстро проговорил:

— Нет, нет, прошу вас. Не теперь.

— Но вам же нужны деньги.

— Еще как. Но пожалуйста, не давайте нам денег сейчас, мсье. После этого разговора. Вы видите, вон там, на двери церкви висит ящичек. Туда вы можете класть деньги в любое время. Только сейчас не надо. Думаю, вы меня понимаете.

— Конечно, — пристыженно пробормотал я. — Простите.

— Приходите еще, — сказал Илья, — приходите ко мне всякий раз, как вам станет грустно или случится какая-то беда. Я всегда буду на месте.

Мы попрощались. Рука об руку с Анжелой вернулись мы к машине, стоявшей под кронами старых деревьев. Она вновь вся была обсыпана цветочной пыльцой. Мы сели в машину и поехали к воротам. В проеме открытой двери церквушки стоял брат Илья. Мы помахали ему, он ответил нам тем же. Анжела вывела машину на улицу.

— Как я сейчас счастлива, Роберт, — сказала Анжела.

— Я тоже.

— Он нас понимает. Я знала, что он нас поймет. И он сказал, чтобы мы приходили к нему, если нам станет грустно или случится какая-то беда. Думал ли ты, что на свете еще встречаются такие люди?

— Нет.

— Тебе сейчас нужно работать?

— Сию минуту нет. Только позвонить.

— А что случилось?

— Поедем в «Мажестик». Выпьем чего-нибудь в «нашем» уголке. И я тебе все расскажу.

И мы опять поехали вверх по Круазет, Анжела за рулем, я рядом, в плотном потоке машин. С наступлением вечера, как всегда, повеяло чудесной прохладой. Серж, механик гаража в «Мажестик» и старинный знакомый Анжелы, сел за руль и отогнал машину в подземные гараж. «Наш» уголок на террасе был не занят. Мы сели за столик, к нам подошел «наш» официант, и я заказал бутылку шампанского. Потом я пошел в вестибюль. Ответной телеграммы от Густава еще не было. Тогда я позвонил в Центральный комиссариат и застал Русселя. Расследование продолжается, сообщил он мне, но покамест нет оснований подозревать кого-либо конкретно. Он попросил меня перезвонить через три часа. До утра, по его мнению, нельзя рассчитывать на получение каких-то новых существенных сведений. Я вернулся на террасу, за это время заполнившуюся людьми: наступил час аперитива. Я сел за столик, мы пили шампанское, я съел несколько маслин и немного соленого миндаля, пока рассказывал Анжеле об облаве в Ла Бокка и об убийстве медсестры Анны Галина.