Ответный удар
Шрифт:
Возможно, еще и по этой причине ему казалось, что город наполнен привидениями. В Варшаве Judenrat — совет, который поддерживал порядок в гетто от имени нацистов, перестал существовать еще до того, как ящеры изгнали немцев. Полицейское управление пало вместе с советом. Сейчас порядок в Варшаве поддерживали борцы еврейского сопротивления, а не всеми презираемая и внушающая лютую ненависть полиция. Как и в большинстве польских городов.
Но не в Лодзи. Здесь стены домов, окружавших рыночную площадь, украшали плакаты, изображавшие лысеющего, седого Мордехая
Русси плохо понимал, как ему это удалось. Наверное, в самую последнюю минуту умудрился пересесть из одного поезда в другой. В Варшаве ходили слухи о том, что он сотрудничал с нацистами. Попав в Лодзь, Русси таких вопросов старался не задавать. Ему совсем не хотелось привлекать к себе и к своей семье внимание Рамковского. Он не сомневался, что старейшина без малейших колебаний сдаст его Золраагу и местному правительству ящеров.
Он встал в очередь, которая двигалась достаточно быстро, за этим следили представители Службы охраны порядка. Они держались злобно и одновременно суетливо — наверное, научились у немцев. Кое-кто из них все еще носил немецкие армейские сапоги — в сочетании с еврейскими звездами на рукавах они производили жуткое впечатление.
Когда Русси подошел к прилавку, все посторонние мысли отошли на второй план — сейчас еда была самым главным. Он протянул продавцу мешок и сказал:
— Десять килограммов картошки, пожалуйста.
Парень у прилавка взял мешок, наполнил картошкой и поставил на весы. Ровно десять — вот что значит практика! Однако прежде чем отдать Мойше его покупку, он спросил:
— Чем будете расплачиваться? Купоны ящеров, марки, злотые, рамковы?
— Рамковы.
Русси вытащил из кармана пачку купюр. Паренек, что привез их из Варшавы в Лодзь, снабдил его таким количеством денег, что, казалось, их хватит, чтобы набить матрас. Мойше считал себя богачом, пока не обнаружил, что местная валюта практически ничего не стоит.
Продавец картофеля поморщился.
— Если так, с вас четыреста пятьдесят.
В польских злотых — второй с конца по шкале значимости валюте — картошка стоила бы в три раза меньше.
Русси начал отсчитывать темно-синие двадцатки и сине-зеленые десятки, в верхнем левом углу которых красовалась Звезда Давида, а по всему полю шли водяные знаки с изображением маген-доида. На каждой банкноте имелась подпись Рамковского, отчего и пошло их насмешливое прозвище.
После того, как Мойше протянул продавцу деньги, тот принялся их снова пересчитывать. И хотя все сошлось, вид у него был явно недовольный.
— В следующий раз приходите с настоящими деньгами, — посоветовал он. — Не думаю, что мы еще долго будем брать рамковы.
— Но… — Русси показал на огромные портреты еврейского старейшины.
— Он может делать все, что пожелает, — ответил продавец. — Но рамковы годятся только для того, чтобы задницу подтирать, что бы он там ни говорил.
Парень
Большая часть проволоки оставалась на месте, хотя кое-где в ней зияли огромные дыры. В Варшаве бомбы ящеров разрушили стену, которую построили немцы. Она очень походила на военное укрепление — в отличие от простой колючей проволоки. Впрочем, здесь все совсем не так просто. Рамковский может хозяйничать и устанавливать свои порядки в гетто — так заявил продавец картошки. Он явно хотел продемонстрировать презрение, но, сам того не желая, сказал чистую правду. У Мойше сложилось впечатление, что Рамковскому нравится обладать властью — пусть и на совсем крошечной территории.
Ладно, по крайней мере, есть картошка, которой вполне достаточно, чтобы нормально существовать. В лодзинском гетто евреи голодали так же жестоко, как и в варшавском, может быть, даже сильнее. Они по-прежнему поражали своей худобой и болезненным видом, в особенности по сравнению с поляками и немцами, составлявшими остальное население города. И, тем не менее, они больше не страдали от недоедания. По сравнению с тем, что было год назад, их жизнь заметно изменилась. Казалось, произошло чудо.
Русси услышал, как у него за спиной застучала колесами по мостовой телега, и отошел в сторону, чтобы ее пропустить. Телега была нагружена диковинными предметами, сплетенными из соломы.
— Что это такое? — спросил Русси у возницы.
— Вы, наверное, недавно у нас в городе, — мужчина натянул вожжи и притормозил, чтобы перекинуться с прохожим несколькими словами. — Вот везу ботиночки, чтобы ящеры не морозили свои цыплячьи лапки каждый раз, когда им приходится выходить на снег.
— Цыплячьи лапки — здорово! — обрадовался Русси. Возница ухмыльнулся.
— Как только я вижу сразу нескольких ящеров, мне на ум приходит витрина мясной лавки. Так и хочется пройтись по улице с криком: «Суп! Покупайте все, что нужно, на суп! Заходите, не пожалеете!» — Неожиданно он сказал уже серьезнее. — Мы делали соломенную обувь для нацистов перед тем, как прилетели ящеры. Пришлось только изменить форму и размер.
— Намного лучше работать на себя, а не на какого-нибудь господина, — печально проговорил Мойше; его руки еще не забыли, как ему пришлось шить форменные брюки.
— Да, конечно, лучше. Разве может человек не дышать? Нет! — Возница закашлялся. «Туберкулез», — поставил диагноз Русси, который помнил все, чему его учили на медицинском факультете. А его собеседник тем временем продолжал: — Наверное, так и будет, когда явится Мессия. А сегодня, незнакомец, я учусь радоваться малому. Моя жена больше не вышивает маленьких орлов для типов из Люфтваффе, холера их забери, и я уже счастлив.
— Да, конечно, это замечательно, — согласился с ним Мойше. — Но недостаточно.