Отзвуки родины

Вернер Эльза

— Довольно болтать, — перебил его Хольгер. — Можно попросить вас, граф, позвать слуг?

— Сейчас, — ответил Оденсборг, направляясь к двери, но в тот же миг его пасынок покинул свое место у окна к с мрачной решимостью устремился к нему.

— Остановись, папа! Ты никого не будешь звать! Для таких дел нельзя использовать наших людей!

— Гельмут, что с тобой? — поразился граф, в то время как другие удивленно смотрели на молодого владельца замка, бледного от волнения, но решительного и твердого.

—

Что это значит, господин барон? — возмущенно спросил Хольгер.

— Это значит, что хозяин в Мансфельде — я, а не мой отец, и что я напоминаю вам об этом, господин наместник! — резко произнес Гельмут.

Хольгер смерил его изумленным и одновременно надменным взором.

— Вы, кажется, забываете, во имя кого я нахожусь здесь, — дерзко сказал он.

— А вы забываете, где вы находитесь. Это — мой замок; здесь приказываю я, один я, и более не буду терпеть чужое насилие, чужие приказы!

Его слова звучали необыкновенной энергией, это был настоящий тон господина и повелителя, который впервые услышали из этих уст, и в нем было столько силы и величия, что наместник стушевался, а остальные словно онемели от изумления. Лишь глаза Элеоноры засверкали, и она прошептала с глубоким вздохом:

— Ах, наконец-то, наконец!

— Но, Гельмут, подумай только, против кого ты идешь, — предупреждающе произнес граф Оденсборг. — Наместник действует по поручению главнокомандующего.

— Главнокомандующий может приказывать стеречь своих арестантов в другом месте, — перебил его Гельмут. — Мой замок — не тюрьма, а эта комната — не следственная камера. Здесь, в Мансфельде, преступников нет, и я не предоставлю своего дома к услугам полиции и палачей.

На последних словах он сделал особое ударение.

Но едва ли кто расслышал их. Арнульф Янсен, из-за которого загорелся весь сыр-бор, стоял так, словно его это совершенно не касалось. Его лицо покрылось бледностью, но он смотрел не на датчан, не на барона, внезапно превратившегося в защитника; его взгляд замер на сияющем лице Элеоноры. Все остальное, казалось, не существовало для него.

— Арнульф, ты слышишь? — торжествующе спросил Отто.

— Да, слышу и вижу по ее глазам! — не отрывая взгляда от Элеоноры, глухо ответил Янсен.

— Вы как будто желаете присоединиться к тем мятежникам внизу? — сказал Хольгер, бросая на молодого барона грозный взгляд.

— Это крестьяне из моих поместий, — последовал холодный и твердый ответ, — и они хотят освободить одного из моих земляков. Если они проникнут сюда, я не закрою перед ними дверей.

— Это заходит, наконец, слишком далеко! Неужели, граф, вы можете терпеть это от сына? — окончательно не владея собою, воскликнул Хольгер.

Тогда Оденсборг сделал последнюю попытку вступиться.

— Гельмут, я заклинаю тебя, я

требую от тебя…

— Оставь меня! — даже не дал закончить ему Гельмут. — Мы поговорим с тобой об этом после. Не пытайся направить меня на прежний путь безволия, это уже прошло. Теперь я знаю, где мое место; ты сам указал мне его, заставив присутствовать при такой сцене. Ты принудил меня выбрать, где мне быть — с вами или против вас. Так вот, — я, — перейдя на сторону пленника, он высоко закинул голову, — я избрал: я за свой народ и за свою родину!

— Гельмут! О, ведь я знала это! — страстно вырвалось у Элеоноры. — Я знала его лучше, чем все вы!

— Да, чем все мы! — беззвучно повторил Арнульф.

Наместник, кажется, понял, что авторитету графа Оденсборга пришел конец и потерял к нему всяческое уважение. Он снова принял позу всемогущего чиновника, умеющего придать соответствующий тон своим угрозам, и холодно заявил:

— Барон фон Мансфельд, вы сами ответите за последствия столь неслыханного поведения! Ваших мятежных крестьян попарно перестреляют внизу, а я, разумеется, не буду молчать об этой сцене, когда сюда на помощь прибудут войска. Я потребую у главнокомандующего, чтобы он занял замок, владелец которого так открыто вступается за мятежников!

— Сначала, я думаю, надо взять замок! — негодующе бросил Гельмут. — Если я буду защищать его…

— Конечно, мы будем защищать его! — воскликнул Отто, размахивая саблей.

Доктор Лоренц с ужасом остановил его:

— Отто, ради Бога!

— Оставьте мальчику его игрушку! — презрительно заметил Хольгер. — Значит, вы мне не дадите своих слуг, господин барон? В таком случае я должен позвать к себе другую помощь.

Он хотел идти, но Гельмут преградил ему путь.

— Вы останетесь, господин наместник!

— Не думаете ли вы насильно задержать меня?

Приказание и ответ звучали одинаково грозно, но они внезапно смолкли, так как со двора донеслись новые звуки ужаснее и резче, чем дикий рев толпы, — гулкие ружейные выстрелы.

— Милосердный Боже! — воскликнула баронесса, а Ева в ужасе закрыла руками лицо. — Это выстрелы! Они открыли огонь!

Трепет охватил присутствующих; лишь один наместник остался спокоен; он снова чувствовал себя хозяином положения.

— Вы видите, к чему приводит бессмысленное сопротивление; не вынуждайте меня на крайности, — обратился он к владельцу замка, но тот не дал ему говорить.

— Теперь нечего думать о крайностях! — горячо воскликнул он, сверкнув глазами. — Если уже пролилась кровь, так пусть льется не только наша.

— Гельмут, ты с ума сошел? — воскликнул Оденсборг.

Однако барон не слушал его. Вырвав у Отто саблю, он с поднятым оружием встал пред Янсеном и приказал юноше: