Овечка в волчьей шкуре
Шрифт:
— Само собой. Я понимаю, как для вас важна дискета, а мне важно унести отсюда ноги. Вы получили свои алмазы и получите дискету в обмен на нашу безопасность…
— Ты не боишься, что она проснется? — кивнув в сторону двери, вдруг спросил Рябов. Я едва успела прижаться к стене, уходя от его взгляда.
— Я дал ей снотворное, она проспит до утра.
— Надеюсь… — Рябов опять хихикнул. — Все-таки ты занятный парень. Зачем она тебе, а?
— Кто? — Мой муж вновь выдал клоунскую улыбку.
— Эта спятившая баба…
— Вот что, мой старый, добрый и нежно любимый друг. Ты получил то, что хотел, а теперь проваливай.
— Надеюсь. Слушай, а Странник от слова «странствовать» или от слова «странный»?
— Понятия не имею. Кстати, тебя ждут. Всего доброго. И не забудь: наша безопасность — это ваша безопасность.
— Разумеется, я помню об этом. — Рябов поднялся. — Что ж, прощай…
Руки друг другу они не подали, вышли на крыльцо, ещё какое-то мгновение я видела Рябова, затем он сошел со ступенек и скрылся с глаз, а я вернулась в комнату и устроилась на подоконнике. Мой муж запер входную дверь, прошел коридором, что-то тихонько насвистывая и держа кейс. Он толкнул дверь, а я замерла в растерянности. Было такое чувство, что мы разыгрываем мой сон наяву: я сижу на подоконнике, открывается дверь, и входит человек, в темноте лица не разглядеть, только вместо автомата в его правой руке кейс. Он потянулся к выключателю, а я сказала:
— Не включай свет.
Человек вздрогнул, потом очень осторожно повернул голову в мою сторону и спросил:
— Ты не спишь?
— Нет.
— Хочешь чаю? Принести сюда?
— Не валяй дурака, — вздохнула я. — Рябов уехал?
— Да, — помедлив, все же ответил он.
— Значит, вы обо всем договорились?
— У нас есть деньги, документы, и мы свободны. Ты понимаешь?
— Конечно. Я счастлива. Ты убил моего отца…
— Нет…
— Ты убил моего отца, — повторила я, сжимая в руках пистолет, теперь он его увидел, поморщился и швырнул кейс на постель, прошел вперед и зажег настольную лампу:
— Я не убивал твоего отца. Он погиб в перестрелке. Мог погибнуть и я. Тело спрятали. Так меньше шума.
— Потом приехала я…
— Точно. Приехала ты.
— Я сидела вот тут, а ты вошел…
— Дай мне пистолет. Ты не сможешь выстрелить. Ты уже пыталась однажды, помнишь? Ты меня любишь. Ты слышишь, что я говорю?
— Конечно. — Мне вдруг сделалось смешно, и я засмеялась. — Вы с твоим дружком Эдиком хотели получить алмазы и попытались провести Рябова…
— Мне плевать на Рябова…
— А когда люди Искандера напали на дом, где вы с Эдиком держали меня, ты вновь с ним встретился.
— Я был ранен. Другого выхода, как сотрудничать, у меня не было.
— И я сама подсказала вам идею…
— Точно. Ты сказала, что ждешь своего мужа, он придет и спасет тебя, и тут чертям тошно станет, вот я и предложил Рябову…
— А он услужливо подсунул мне все это дерьмо о братьях-близнецах и прочую чушь… С мозгами у меня точно проблемы, раз я поверила в такое…
— Тебе хотелось поверить.
— Разумеется. Мне очень хотелось поверить. Хотя трудно вообразить что-либо глупее… Ваш план сработал: я привела тебя прямиком к намеченной цели.
— Да. А за это мы получили свободу и деньги. Много денег. И документы, с которыми можно начать новую жизнь.
Это показалось мне таким забавным, что я опять засмеялась:
— Ладно. Ты прав. Я не могу стрелять в тебя. Забирай деньги и проваливай.
— Ты ничего не поняла, — нахмурился он
— Для человека, который точно знает, что я не выстрелю, ты чересчур нервничаешь…
— Говорю тебе, это не игрушка…
— Мой ночной кошмар… Я все вспоминала и вспоминала… Ты ведь не стрелял в меня, верно? Зачем тебе было стрелять? Умри я, и мечта об алмазах тю-тю… Я пыталась застрелиться, сообразив, что попала в ловушку, и тем самым лишила вас удовольствия…
— Отдай пистолет…
— Значит, я права… Не вынуждай меня к крайним мерам, бери деньги и убирайся. Как там тебя, Стас, Андрей или Странник… Я устала, и мне надоело с тобой трепаться.
— Вот и отлично. Ложись спать. А завтра мы будем далеко отсюда. Куда ты хочешь поехать? Скажи мне? Хочешь в Париж? Красивый город, полно тряпок. Говорят, там на каждом углу эти чертовы тряпки, сущий рай для баб…
— Зря ты думаешь, что я совсем спятила, — вздохнула я.
— Я так не думаю. Я знаю, ты меня любишь, а я люблю тебя. Это трудно объяснить, объяснять я вообще не умею… Просто так получилось, что из всей моей жизни самыми важными оказались полгода, что мы прожили вместе… Я думал, это притворство, я хотел денег, я честно думал, что ненавижу тебя, я хотел тебя убить, потому что испугался, нельзя, чтобы один человек так зависел от другого, я вообще не знал, чего хотел… Рассказчик из меня никудышный, сама видишь… А когда я вновь стал Андреем, и мы были вместе, все сделалось ясно. Понимаешь? Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Я это точно знаю, а на все остальное мне наплевать. Я люблю тебя.
— В самом деле? — спросила я.
— Да. — Он взял меня за руку, опустился на колени и прижался лбом к моей ладони.
— Поклянись, — сказала я.
— Клянусь. — Он поднял ко мне лицо — и в глазах его была надежда.
— Отлично, — ласково улыбнулась я. — Тогда смотри… — И выстрелила себе в висок. У него была хорошая реакция; взвыв, с перекошенным от ужаса лицом, он бросился вперед, но на секунду опоздал.
Мир был белым-белым, с яркой точкой посередине, я долго к ней присматривалась, к её странному свечению, она приближалась, словно в ответ на мой призыв, и вдруг стало ясно, что это обыкновенная настольная лампа, прикрытая забавным чехольчиком, а рядом сидит женщина, опустив голову, и то ли дремлет, то ли читает книгу, лежащую у неё на коленях. Короткая стрижка, морщинки у глаз, седина на висках. Лицо измученное.
— Мама, — прошептала я, получилось со второй попытки. Женщина подняла на меня взгляд, глаза её на мгновение расширились, рот скривился. Она вскочила и бросилась ко мне.
— Анечка, дочка, зайчик мой, я здесь, доченька, здесь…
Слезы катились по её щекам, она шмыгала носом, смеялась, вытирала слезы рукой и гладила меня по щеке мокрой ладонью.
— Мама, — прошептала я и попробовала улыбнуться. — Где я?
— В больнице. Все хорошо, Анечка. Все просто замечательно, милая, только ты, пожалуйста, постарайся, постарайся… — Я пошевелила рукой, обнаружила с некоторым удивлением, что у меня есть руки и они меня слушаются. — Я сейчас врача позову, — шептала мама. — Одну секундочку…