Озарение Нострадамуса
Шрифт:
Новелла пятая. МОСТ СМЕРТИ ИЛИ СЛАВЫ
Жозефина, красавица креолка, вдова казненного
Вслед за ней встал с постели первый из директоров Директории Баррас, казнокрад и жизнелюб, расправил плечи и, пересев на стул с атласной обивкой, принялся натягивать на себя парадное одеяние, в котором приехал сюда поздним вечером.
— Пора завтракать, Поль, пройдем в столовую, — предложила Жозефина, переодеваясь в нарядный халат. Баррас послушно последовал за нею.
В просторной столовой, где на стенах висели картины с изображением убитой дичи вперемежку с оленьими рогами и головой кабана, хорошенькая горничная уже накрыла стол на троих.
Жозефина усадила Барраса на почетное место гостя, когда в столовую вошел красивый и возбужденный юноша, ее сын.
— Ба! — воскликнул он при виде гостя. — Сам господин Директор! Как же я не услышал, как вы подъехали?
— С добрым утром, молодой человек! Чтобы править такой страной, как Франция, лучше всего делать все бесшумно.
— Без пушек? — удивился юноша. — А как же Бонапарт?
— Вот он шумит, когда это нам требуется.
— Кстати, — сказала Жозефина, разливая чай, — расскажи, сынок, как ты побывал у этого Бонапарта.
— Генерал принял тебя? — спросил Баррас, отхлебывая кофе.
— Не то чтобы принял. Я прорвался к нему в кабинет, слегка порвав мундир адъютанта вот этим кинжалом, — и юноша показал висевший на поясе его мундира военного училища маленький кинжальчик.
— И генерал не арестовал тебя?
— Нет, увидев в дверях нас с адъютантом, он дал тому знак отпустить меня. Я подошел к Бонапарту и потребовал вернуть мне саблю покойного отца, горячо объясняя ему, что это для меня значит.
— И что же ответил генерал?
— Он поднял на меня глаза от рукописи, над котором работал, пока я говорил, и сказал, что у меня плохая выправка и что перед ним надо стоять по стойке «смирно!».
— Подумать только! — возмущенно воскликнула Жозефина. — Так стоять князю Богарнэ перед этим выскочкой-артиллеристом, только три дня назад получившим назначение!
— Он назначен нами командовать армией Юга, — внушительно заметил Баррас. — И все-таки что же он ответил?
— Я долго стоял перед ним навытяжку, а он все писал, не поднимая глаз, а когда поднял, то словно пронзил меня взглядом и сказал: «Можете идти». Я не знаю почему, но я послушно повернулся и, чеканя шаг, вышел из комнаты. У меня было ощущение, что я не мог не повиноваться его невозмутимому голосу. Несмотря на произнесенные тихо слова, они прогремели для меня словно гром.
— А дальше было самое интересное, — вмешалась Жозефина. — Представьте себе, гражданин директор, этот солдафон, так обошедшийся с сыном самого князя Богарнэ, на следующее утро прислал нам саблю князя в новых роскошных ножнах…
— Но с гербом
Когда он ушел, Жозефина задумчиво сказала:
— Какой странный человек, этот твой подопечный генерал Бонапарт.
— О, этот молодой генерал, поверь мне, далеко пойдет.
— Где ты его откопал?
— Раньше меня еще Огюстен Робеспьер отыскал капитана артиллерии, предложившего безумный план взятая контрреволюционной крепости Тулон, поддерживаемой английским флотом.
Жозефина налила Баррасу еще кофе, и тот продолжал.
— И этот капитанишка, став помощником начальника артиллерии революционных войск, умудрился, сосредоточив все пушки в одном месте, уничтожить ядрами все что было на важной высоте, и, захватив ее, стал грозить оттуда пушками английским кораблям. Англичане после первых разорвавшихся на палубах ядер снялись с якорей и покинули роялистов, а те, оставшись одни, капитулировали. Огюст Робеспьер добился у своего брата, в ту пору диктатора, присвоения двадцатичетырехлетнему капитану звания бригадного генерала, предложив тому командовать пехотным корпусом в войне с англичанами. И представь себе, этот, как ты сказала, артиллерийский выскочка, счел это оскорблением жреца богини войны артиллерии и предпочел уйти в отставку и бедствовать.
— Как же ты вытащил его вновь?
— Обстоятельства, моя дорогая, вынудили меня к этому. Помнишь 13 вандемьера, когда роялисты вооружили двадцать шесть тысяч плебсов, ненавидящих термидорианский Конвент и Директорию. А у меня, назначенного командовать парижским гарнизоном, было всего шесть тысяч человек под ружьем, да и воюю я успешнее в гостиных. Тут я и вспомнил о решительном артиллеристе, скакнувшем из капитанов в генералы в свои двадцать четыре года!
— Он так молод?
— Это не помешало ему, получив от меня свободу действий, сосредоточить все пушки в одном месте, как под Тулоном, и расстрелять в упор картечью двинувшуюся на Конвент вооруженную толпу черни. Паперть церкви св. Рока и прилегающая площадь превратились в кровавое месиво из растерзанных человеческих тел.
— Какой ужас!
— Но благодаря этому ужасу мы спокойно завтракаем в твоем роскошном особняке.
— И этого было достаточно тебе, чтобы доверить этому мяснику командование армией Юга?
— Наши армии на севере теснятся войсками австрийского императора, который не простил Франции казнь его дочери Марии-Антуанетты.
— Говорят, она была развратной.
— Не думаю. При твоем светском опыте ты знаешь цену таким слухам. Но нам нужен отвлекающий удар с юга по итальянским владениям Aвстрии. Лучшего генерала для этого, чем Бонапарт, я не вижу.
— Но он странный человек, судя хотя бы по рассказу о нем моего сына.
— Если хочешь, я сегодня же во время вечернего приема во дворне познакомлю тебя с ним.
— Боюсь, что он грубиян и невоспитан.
— Уверяю, тебе будет легче победить его, чем любому враждебному генералу.
— Ты так думаешь?
Вечером того же дня на приеме, устроенном Директорией, в огромном зале под сверкающими люстрами, огни которых отражались в мраморных стенах, толпилось много виднейших людей Парижа.