Озеро Черного Дракона
Шрифт:
Вскоре в селение мыонгов возвратились многие из тех носильщиков, которым удалось вовремя сбежать из отряда. Некоторые из них рассказывали, что видели, как во время разгрома отряда Меиье группа уцелевших французов и баодаевцев бежала по направлению к Обезьяньей реке и волокла за собой окровавленного Кремня.
Чтобы отыскать и спасти своего отважного односельчанина, 5ШОНГИ направили в джунгли несколько небольших групп охотников. В состав одной из них вошли Большой Ветер, Бак и Олененок. Однако поиски их пока не увенчались успехом. Блуждая в районе между
Снова послышались выстрелы, теперь уже совсем близко.
Острый охотничий слух мыонгов явственно различал в промежутках между выстрелами чьи-то голоса, крики, ругань.
Бак многозначительно переглянулся с притаившимся за деревом юным охотником и поднял ружье. Глядя на него, приготовил свой лук и Олененок. За левым плечом мальчика висел сплетенный из мягкой пальмовой коры колчан со стрелами. У некоторых стрел бамбуковые наконечники были обернуты плотными, мясистыми листьями. Мальчик вытащил из колчана одну такую стрелу и развернул наконечник, смоченный в ядовитом отваре дерева кейсуин.
Опустившись на землю, охотники неслышно поползли вперед. Теперь голоса и выстрелы слышны были рядом. Большой Ветер раздвинул ветви кустарника. Взгляд его уперся в подножие Тигровой горы и хорошо знакомую ему пещеру Черных Флагов. Но что это происходит вблизи нее? Поляна, примыкающая в этом месте к Тигровой горе, и подходы к пещере окутаны дымом. То и дело из-за деревьев, за которыми укрылись песколько десятков французских и баодаевских солдат, вспыхивали белые дымки выстрелов. Изредка на них отвечали из-за валунов, прикрывающих вход в пещеру,
— Французы и баодаевцы, — шепотом произнес Бак,— а Кремня пока не вижу среди них.
— Поползи вокруг, приглядись, может быть, лежит где-нибудь связанный, — сказал Большой Ветер.
— И я с Баком! — заторопился Олененок.
— Здесь оставайся, сынок! — положил руку на плечо мальчика старый охотник.
Бак змеей пополз по земле и вскоре скрылся между деревьями.
— А кто бы это мог укрываться в пещере? — спросил Олененок.
— Кто же еще, кроме наших, — сказал Большой Ветер, — если па них наседают чужеземцы и баодаевцы.
— Жаль, мало их, — покачал головой Олененок. — Видишь, три — четыре винтовки только и стреляют из-за камней.
— Да, туговато им приходится. Выдыхаются уже.
— Надо побыстрее помочь им! — сверкнул глазами мальчик. — Чего ждать, Большой Ветер?
И он тут же, прижав оперенную стрелу к тетиве лука и с силой оттянув ее к правому уху, прицелился в одного из солдат.
— Ты что, с ума спятил?! — рассердился старый охотник. — Много ли мы сделаем вдвоем? Только погубим себя, а тем людям не поможем.
— Ничего они нам не сделают! — мрачно буркнул
Олененок. — Пусть попробуют нас найти между деревьями!
— Ну, убьем двоих врагов, а дальше что?
— Что ж делать?
— Что делать?.. — задумчиво произнес старый охотник. —
— Что тогда, Большой Ветер? — оживился Олененок.
Старый охотник вытянул руку в сторону узкой расселины, что виднелась много правее пещеры, и сказал:
— Видишь?
— Вижу.
— Если до темноты они продержатся, мы проберемся к той расселине. Рядом с ней есть тропа, которая уходит в гору. По ней проберемся к пещере сверху... Там есть широкая щель. Через нее вытащим и спасем людей. Понял, Олененок?
**
*
Арба, запряженная буйволом, медленно приближалась к окраине Ханоя. Нгуен шел рядом. Хун-Петушок сидел в арбе, нагруженной гроздьями бананов и кокосовыми орехами. Они ехали в город со специальным заданием.
Мальчик с любопытством рассматривал окружающую местность.
Два цвета господствовали в Тонкинской дельте: ярко-зеленый — цвет рисовых полей и пальмовых рощ, и красновато-коричневый — цвет почвы дельты. Коричневой была земля, коричневыми от ила были воды Красной реки, и даже одежда крестьян, окрашенная растительной краской кю-нао, была коричневой.
Когда в знойный день в дельту врывается сильный ветер, в цвет кю-пао окрашиваются и воздух, и раститель
но
пость, и дома. Взметая тучи коричневой пыли, он покрывает ею весь Тонкин. Но сейчас, после почного ливня, растительность была свежей и умытой, сверкали зеркальные воды рисовых полей, поблескивали сочные листья кактусов и пальм, тянувшиеся вдоль дороги живыми изгородями.
— Дядя Нгуен, — вдруг прошептал Хун, — гляди!
У обочины дороги, на нижней ветви молодого платана, были подвешены две отрубленные головы. По их мертвым лицам нетрудно было догадаться, что они принадлежали совсем юным вьетнамцам — вероятно, лет шестнадцати — семнадцати.
— Наверно, партизаны? — спросил мальчик и крепко вцепился в руку Нгуена.
— Наши! — сурово ответил тот.
Показались первые дома городской окраины, и вот уже арба выехала на широкую многолюдную улицу Ханоя. Шурша шинами, буйвола обгоняли велосипедисты; спешили, позванивая колокольчиками, босоногие велорикши; мчались, отравляя знойный городской воздух удушливыми газами, автомобили и мотоциклы. На тротуарах бесконечной вереницей текли навстречу друт другу людские потоки.
Хун-Петушок впервые оказался в большом городе. Оп то и дело крутил головой, разглядывая высокие дома, автомобили, прохожих. Среди пешеходов было много чужеземцев, французских легионеров в белых каскетках и куртках из желтого тика и офицеров в гимнастерках цвета хаки, с короткими рукавами и брюками выше колен. Все они держали себя развязно, не уступали встречным дорогу, громко разговаривали, вызывающе смеялись. Часто встречались патрули из солдат, на перекрестках стояли полицейские.
Шагая по мостовой рядом с буйволом, Нгуен то и дело вздрагивал от пронзительных автомобильных сирен, испуганно сторонился мчащихся на большой скорости джипов с французскими офицерами.