Озеро Черного Дракона
Шрифт:
Пока Нгуен и Ло связывали ноги Чинь Бану, оцепенение и страх, охватившие его, уступили место ярости. Кто позволил этим грязным ублюдкам войти ночью в его дом?! Как осмелились они дотронуться до него своими грязными руками?!
Если бы не веревки, врезавшиеся в тело, Чинь Бан подумал бы, что все это происходит во сне. Он попытался что-то вымолвить, по из-за плотного кляпа стал задыхаться. Тогда он начал изо всех сил барахтаться, пытаясь хотя бы ударить йогой кого-нибудь из врагов, но Нгуен и Ло не обращали на это никакого внимания.
— Ну и боров! — покачал головой Нгуен,
— Не мешай-ка мне, — сказал тогда Ло. — Я его в последний раз на себе понесу...
Нгуен закряхтел, помогая Ло взвалить помещика на плечи, и вышел первым, чтобы оглядеть двор.
За воротами усадьбы стояли еще три человека с ружьями, но Чинь Бан не разглядел в темноте их лиц.
Дойдя до берега реки, люди остановились.
Чинь Бану развязали ноги, вынули кляп изо рта.
— Слушай, Чинь Бан! — сурово обратился к нему Нгуен. — Мы не будем перечислять всех преступлений, которые ты совершил перед народом. Не за них народный суд приговорил тебя к смерти, а за более страшное...
Помещик рванулся к Нгуену и, захлебываясь, заговорил:
— Никаких преступлений я не совершал! Никакие вы не судьи! Немедленно отпустите меня, иначе жестоко поплатитесь за это!..
Ло положил па плечо помещика свою тяжелую руку, и тот замолчал.
' — Для того чтобы перечислить все твои преступления, — сказал Нгуен, — не хватило бы и недели. Я могу только напомнить некоторые из них... Помнишь год, когда тайфун побил крестьянские посевы и голод душил людей?
— Разве я пе ссужал тогда многих рисом?! — воскликнул Чииь Бан.
— У тебя зерном были полны закрома, и ты пользовался безвыходным положением людей, чтобы брать с них непомерно большие проценты за ссуду.
— Я никого пе неволил!
— Так может говорить лишь человек с волчьим сердцем...
— Я не хочу слушать тебя!
— Нот, послушай! Разве можно забыть семьи бедняков, которые умерли в тот год по твоей вине, Чинь Бан?
— Это неправда! Небо решает, кому и когда умереть!
— Ты воспользовался горькой нуждой семей Ло, Хона и многих других, чтобы за бесценок забрать у них землю. Вспомни, сколько семей ты выгнал за долги из их хижин? Всё, Чинь Бан, было у тебя построено на обмане, бесчеловечности и произволе. Твоя воля стала единственным законом в пашем селении. Разве не ты издал закон, по которому крестьянская скотина, если она случайно забредет па помещичье пастбище, становилась твоей собственностью? А лабанг?14 Даже за листья лабанга, которые никому не принадлежат и валяются на земле, ты умудрился брать с нас налог!
— Не один я так поступал. Почему вы меня за это судите?
— Повторяю, Чипь Бап, что сейчас мы судим тебя не за это.
— За что же тогда?
— И даже не за то, что при японцах ты оклеветал брата Ло и, когда те его казнили, присвоил его землю.
— Это неправда!
Нгуен вплотную подошел к сжавшемуся от страха помещику.
Несколько минут он молча вглядывался в его посеревшее, обмякшее лицо.
— Мы приговорили тебя к смерти за то, что ты предавал чужеземцам наших братьев.
— Ложь! Ты все это выдумал... Кто же не знает, что Куонг был схвачен по указке Желтой Маски?
— Откуда это известно тебе? — спросил Нгуен, обменявшись взглядом с товарищами. — Разве ты был при этом?
— Нет, я болел тогда. Но мне рассказывали другие.
— Трусость и ложь всегда живут рядом. Зачем нужно было тебе рассказывать то, что сам видел, Чинь Бан? Разве не ты был тогда в желтой маске?
Мгновение помещик вытаращенными от животного страха глазами глядел на Нгуена, а потом упал на колени и, тычась головой в землю, истерически закричал:
— Братья, пощадите! Простите! Возьмите дом мой! Берите все, что накопил, только не убивайте!
— Не накопил, а награбил! Придет время — возьмем!
Люди с отвращением глядели на пресмыкающегося у их ног, еще недавно всесильного, жестокого и алчного человека.
Продолжая ползать, Чинь Бан поднял глаза, с мольбой всматриваясь в лица своих судей. До последней минуты его не покидала надежда разжалобить их причитаниями и наигранным раскаянием. Но ни на одном лице оп не увидел и тени сочувствия или жалости.
ГОЛУБАЯ РЫСЬ
Над зубчатой кромкой Тигровой горы сиял багрово-золотистый отблеск заката. Постепенно все оттенки окружающей зелени потускнели, и она приняла одип темно-серый, унылый цвет. Стали расплываться и терять очертания далекие темно-фиолетовые скалы, утонули в поднимающейся с сырой почвы сизой дымке подножия деревьев и заросли. Из-за вершины горы, похожей на голову орла, выплыла луна. Где-то близко заухал филин, и тут же, будто отвечая ему, зловеще закричала выпь.
Наступила ночь. Вражеский лагерь утих. Французы зажгли сторожевые костры и, оставив между деревьями нескольких часовых, погрузились в сон.
Прислонившись к валуну, Ванг тоже дремал. Позади него, сидя на камнях, бодрствовали Фам и Железный Бамбук. Остальные спали в пещере. Вдруг Ванг насторожился. Через минуту Фам и Железный Бамбук тоже недоуменно переглянулись между собой. Что такое? Из пещеры явственно доносились радостные голоса. Вот у входа показался Гун. Он возбужденно махал руками, приглашая дозорных зайти в пещеру.
— Скорее сюда! — шептал он. — Мы спасены!..
В пещере все собрались в круглой зале и с изумлением смотрели, как из щели, зиявшей в своде, быстро спускалась толстая веревка. А чьи это головы видны там наверху? Неужели это Большой Ветер и Бак из селения мыонгов? Откуда и как они попали сюда, кто подсказал им путь для спасения осажденных?
Всё это выяснилось позднее, когда люди и корзины с рисом были вытянуты наверх.
Горная тропа, по которой Бак повел спасенных им людей, вилась вдоль крутого откоса и выходила к озеру Черного Дракона. Каждый шаг здесь требовал особой осторожности. Ванг торопил своих спутников. Кто знает, не обнаружили ли уже враги, что он с людьми тайком покинул пещеру!