Ожерелье королевы
Шрифт:
Жанна, ее ласки, ее доверие – все это была почти жизнь, но настоящая жизнь заключалась в деньгах и Босире.
Основательно изучив эту теорию, Жанна пообещала себе при первой возможности пустить ее в ход.
Короче, графиня решила, что целью ее разговора с Николь должна стать необходимость бесследно уничтожить доказательство преступного мошенничества в версальском парке.
Наступила ночь. Олива спустилась. Жанна ждала ее у дверей.
По улице Сен-Клод они дошли до безлюдного бульвара и сели в
Николь переоделась в простое платье и надвинула широкий капюшон; Жанна нарядилась гризеткой – узнать их было невозможно. Для этого понадобилось бы заглянуть в глубь кареты, на что имела право только полиция. Но ничто не могло навести полицию на их след.
К тому же на дверцах кареты красовался герб Валуа – безупречный страж, чей запрет не осмелился бы преступить самый дерзкий блюститель порядка.
Олива начала с того, что осыпала Жанну поцелуями, которые та ей вернула с лихвой.
– Ах, как я скучала, – воскликнула Олива. – Как я искала вас, как ждала!
– Ангел мой, мне никак было невозможно повидаться с вами: это подвергло бы и меня, и вас большой опасности.
– Почему же? – удивилась Олива.
– Ужасной опасности, радость моя, до сих пор я трепещу при мысли о ней.
– Так расскажите скорее, в чем дело!
– Мы знаем, что вам было очень скучно в вашем убежище.
– Увы, это так!
– И вам захотелось иногда выходить из дома, чтобы развеяться.
– А вы по дружбе помогли мне в этом.
– Как вы помните, я рассказала вам об одном офицере. Он малость не в себе, но очень мил и влюблен в королеву, а вы на нее немного похожи.
– Да, так оно и есть.
– Я имела неосторожность предложить вам невинное развлечение; речь шла о том, чтобы в шутку разыграть беднягу, внушив ему, что королева питает к нему слабость.
– Увы! – вздохнула Олива.
– Не стану напоминать вам о первых двух наших ночных прогулках в садах Версаля в обществе этого сумасброда.
Олива снова вздохнула.
– В эти две ночи вы так искренне сыграли вашу скромную роль, что наш воздыхатель во все поверил.
– Пожалуй, это было нехорошо, – очень тихо отозвалась Олива, – ведь на самом деле мы ему морочили голову, а он этого не заслуживает: он очаровательный кавалер.
– Не правда ли?
– Еще бы!
– Но погодите, это еще не вся наша вина. Вы дали ему розу, отзывались на обращение «ваше величество»; позволили целовать вам руки – это все шалости, не более. Но… милая моя Олива, это еще не все.
Олива так зарделась, что не будь вокруг столь темно, Жанна неминуемо заметила бы ее румянец. Впрочем, будучи женщиной умной, она глядела не на спутницу, а на дорогу.
– Как? – пролепетала Николь. – В каком смысле не все?
– Было
– Да, – нерешительно подтвердила Олива, – вы это знаете, вы же сами там были.
– Простите, милочка, но я, как всегда, оставалась в отдалении, охраняя вас или притворяясь, будто охраняю, дабы придать больше правдоподобия вашей игре. Я же не видела и не слышала, что происходило в гроте. Я знаю только то, что вы сами мне рассказали. А рассказали вы, вернувшись, что гуляли, беседовали, продолжали игру с розами и целованием рук. Я, дорогая моя, верю всему, что мне говорят.
– Ну, так что же? – затрепетав, спросила Олива.
– Что же? Да то, прелесть моя, что этот безумец похваляется, будто мнимая королева оказала ему большие милости.
– Какие?
– Поговаривают, будто он настолько упоен и оглушен своим счастьем, что похваляется, будто королева подарила ему неопровержимое доказательство ответной любви. Решительно, бедный малый спятил с ума.
– Боже мой! Боже мой! – прошептала Олива.
– Прежде всего, он лжет, не так ли? – продолжала Жанна.
– Разумеется, – пролепетала Олива.
– Вы не стали бы, моя милая, подвергать себя такой чудовищной опасности, ничего не сказав мне.
Олива задрожала с головы до ног.
– На что это похоже, – продолжала безжалостная сообщница, – чтобы вы, моя подруга, любящая господина де Босира, покорившая графа Калиостро и отвергнувшая его ухаживания, – чтобы вы поддались прихоти и дали этому безумцу право… право рассказывать о вас такое! Нет, он сошел с ума, я на этом настаиваю!
– Но в чем же тут кроется опасность? – воскликнула Николь.
– Вот в чем. Мы имеем дело с сумасшедшим: он ничего не боится и ничем не дорожит. Пока идет речь о какой-то там подаренной розе, о целовании рук – ничего страшного: у королевы есть розы в парке и руку ее целовать не заказано никому из подданных; но если правда, что на третьем свидании… Ах… дитя мое, с тех пор, как я об этом думаю, меня покинул покой.
Олива почувствовала, как зубы у нее застучали от страха.
– Что же случится, если это в самом деле так, дорогая? – спросила она.
– Ну, прежде всего, вы ведь не королева, во всяком случае, насколько мне известно.
– Нет, не королева.
– Далее, обманом присвоив себе королевский ранг, чтобы совершить такой… легкомысленный поступок…
– Что же?
– Что? Вы нанесли оскорбление ее величеству. А это обвинение заводит людей очень далеко.
Олива закрыла лицо руками.
– В конце концов, – продолжала Жанна, – поскольку вы не совершали того, о чем он болтает, вам придется только доказать, что он лжет. А две ваши предыдущие выходки грозят вам тюремным заключением года на два-три, от силы на четыре, да изгнанием.