Ожерелье королевы
Шрифт:
– Тюрьма! Изгнание! – в ужасе вскричала Олива.
– Это поправимо, но я все-таки приму меры предосторожности и скроюсь.
– Вас тоже не оставят в покое?
– Черт побери! Да ведь этот умалишенный меня выдаст! Ах, бедная моя Олива, дорого нам обойдется эта мистификация.
Олива ударилась в слезы.
– Нет мне покоя в жизни: то одно несчастье, то другое! – проговорила она. – Ох, нечистая сила строит мне козни. Право, в меня точно бес вселился. Того и жди новой беды.
– Не отчаивайтесь, но постарайтесь избежать скандала.
– Да,
– Хорошо придумали! Этот человек лелеет вас, скрывая свою любовь; он готов по первому вашему слову окружить вас обожанием, а вы ему расскажете, как неосторожно вели себя с другим! Заметьте, я говорю – неосторожно, а ведь ему может прийти на ум совсем другое!
– Господи, вы правы.
– Более того: об этом происшествии пойдут слухи; назначат судебное разбирательство; оно вызовет у вашего покровителя опасения. Кто знает, вдруг он выдаст вас, чтобы укрепиться при дворе?
– О!
– Положим, он просто прогонит вас – что с вами станет?
– Я знаю, что пропаду.
– А когда обо всем проведает господин де Босир… – медленно продолжала Жанна, наблюдая за действием своего последнего удара.
Олива взвилась на месте. Одним движением она разрушила всю свою замысловатую прическу.
– Он меня убьет. Ах, нет, – прошептала она, – я сама лишу себя жизни.
Потом она повернулась к Жанне.
– Вы не в силах меня спасти, – с отчаянием сказала она, – нет, вы и сами погибли.
– В глубине Пикардии, – отозвалась Жанна, – у меня есть клочок земли, ферма. Может быть, если ускользнуть и добраться до этого убежища, скандала удастся избежать?
– Но этот безумец знает вас: он отыщет вас повсюду.
– О, если вы уедете, скроетесь и будете недостижимы, этот сумасшедший ничего не сможет мне сделать. Я скажу ему вслух: вы не в своем уме, если утверждаете такое; где доказательства? А потом я тихонько прибавлю: вы негодяй!
– Я уеду, когда скажете, – объявила Олива.
– Полагаю, что это разумное решение, – изрекла Жанна.
– Отправляться нужно немедленно?
– Нет, подождите, пока я все приготовлю. Укройтесь в доме, никому не показывайтесь, даже мне. Прячьтесь даже от своего отражения в зеркале.
– Да, да, положитесь на меня, дорогая.
– А теперь давайте вернемся: мы уже обо всем переговорили.
– Вернемся. Сколько времени вам понадобится для приготовлений?
– Не знаю. Но имейте в виду, отныне до вашего отъезда я более не подойду к окну. Если вы меня увидите, это будет означать, что в тот же день вы пуститесь в дорогу; будьте наготове.
– Да, благодарю вас, мой добрый друг.
Карета неторопливо вернулась на улицу Сен-Клод; Олива не смела более открыть рот, а Жанна слишком глубоко задумалась, чтобы говорить с Оливой.
Вернувшись, подруги расцеловались; Олива смиренно попросила у своей покровительницы прощения за то, что своей оплошностью
– Я женщина, – ответила г-жа де Ламотт, пародируя римского поэта [140] , – и ничто женское мне не чуждо.
140
Имеется в виду цитата из комедии древнеримского комедиографа Теренция (ок. 195–159 до н. э.) «Самоистязатель», 1: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».
15. Бегство
Олива соблюла свое обещание. Жанна выполнила свое.
На другой день Николь начала прятаться от всех на свете; никто не заподозрил бы, что она проживает на улице Сен-Клод.
Она не высовывала носа из-за штор, пряталась за ширмой; ее окно было завешено, и напрасно заглядывали в него веселые солнечные лучи.
Жанна, со своей стороны, занималась необходимыми приготовлениями, зная, что назавтра истекает срок первого платежа в полмиллиона ливров; поэтому она старалась, чтобы к тому мигу, когда разразится взрыв, у нее не осталось ни одного уязвимого места.
Этот миг был конечной целью ее забот.
Она тщательно обдумала, стоит ли ей бежать; осуществить бегство было нетрудно; но оно стало бы бесспорным признанием вины.
Остаться, застыть на месте, как дуэлянт под ударами противника; остаться, рискуя погибнуть, но зато надеясь поразить врага, таково было решение графини.
Вот почему на другой день после свидания с Оливой она около двух часов пополудни подошла к окну, чтобы дать знать самозваной королеве, что на вечер назначен побег.
Невозможно передать радость и страх Оливы. Необходимость побега означала, что ей грозит опасность; сам побег сулил спасение.
Она послала Жанне красноречивый воздушный поцелуй, а затем собрала, то есть увязала в узелок кое-какие драгоценные безделушки своего покровителя.
Подав Оливе знак, Жанна исчезла из дому: она отправилась на поиски кареты, которой будет доверена драгоценная жизнь мадемуазель Николь.
Вот и все; самый внимательный наблюдатель не обнаружил бы более никаких сношений между подругами, обменивавшимися обычно столь красноречивыми сигналами.
Шторы были задернуты, окна затворены; в окнах допоздна мелькал огонек. Потом послышалось шуршание, какие-то таинственные шорохи, стуки, и все сменилось темнотой и молчанием.
Часы на церкви св Павла пробили одиннадцать вечера, и ветер с реки принес эти зловещие и гулкие удары на улицу Сен-Клод, когда Жанна прибыла на улицу св. Людовика в почтовой карете, запряженной тремя крепкими лошадьми.
Дорогу кучеру показывал сидевший на козлах человек, закутанный в плащ.
На углу улицы Золотого короля Жанна дернула человека за край плаща, веля ему остановить карету.