Ожерелье королевы
Шрифт:
Снова раздался звонок.
– Сходи, Альдегонда, посмотри. Не думаю, что это опять за газетами.
– А почему вы так не думаете? – уже с лестницы поинтересовалась служанка.
– Даже не знаю. Мне показалось, что у решетки стоит человек с мрачной физиономией.
Альдегонда спустилась, чтобы открыть дверцу.
Рето наблюдал с напряженным вниманием, которое должно быть вполне понятно читателю, после того как он познакомился с описанием этого нашего героя и его лавочки.
Альдегонда обнаружила у дверцы просто одетого человека, который осведомился, здесь ли он может найти господина редактора газеты.
– А что вам от него нужно? – с известной недоверчивостью
И она чуть приоткрыла дверцу, готовая захлопнуть ее при первых признаках опасности.
Посетитель позвенел у себя в кармане серебряными экю.
Этот металлический звон наполнил радостью сердце старухи.
– Я пришел, – сообщил посетитель, – по поручению графа Калиостро оплатить тысячу экземпляров сегодняшней «Газеты».
– Ну, в таком случае входите.
Покупатель прошел в калитку, но не успел захлопнуть, так как ее придержал другой посетитель, высокий, красивый молодой человек, произнесший:
– Прошу прощения, сударь.
И, не давая более никаких объяснений, он проскользнул следом за посланцем графа Калиостро.
Альдегонда же, зачарованная звоном экю, в предвкушении нового барыша, поспешила к хозяину.
– Спускайтесь! – возвестила она. – Все хорошо. Вас ждут пятьсот ливров за тысячу экземпляров.
– Что ж, с достоинством получим их, – объявил Рето, пародируя Ларива [79] в его последней роли.
И он запахнулся в весьма красивый халат, полученный от щедрот, а верней сказать, от перепуга г-жи Дюгазон, у которой после ее приключения с наездником Эстли [80] он вытянул немалое количество самых разных подарков.
79
Ларив, Жак (1742–1827) – знаменитый французский актер-трагик, игре которого была присуща чрезмерная высокопарность, декламационность, склонность к форсированию голоса.
80
Эстли, Филипп (1742–1814) – английский берейтор, владелец конного цирка.
Посланец графа Калиостро представился, извлек небольшой кошелек, набитый монетами достоинством в шесть ливров, и отсчитал сотню, разложив их двенадцатью столбиками.
Рето аккуратно пересчитал монеты, тщательно проверяя каждую, не обрезана ли она.
Закончив счет, он поблагодарил, написал расписку, на прощанье любезно улыбнулся посланцу и лукаво полюбопытствовал, что новенького у графа Калиостро.
Посланец, сочтя вопрос совершенно естественным, поблагодарил и направился к выходу.
– Передайте его сиятельству, что я готов к услугам, стоит ему только пожелать, – сказал Рето, – и пусть он будет спокоен: я умею хранить тайну.
– В этом нет никакой надобности, – ответил посланец, – граф ни от кого не зависит. Он не верит в магнетизм, хочет, чтобы люди посмеялись над Месмером, и платит, чтобы стало известно об этой истории у ванны.
– Прекрасно, – раздался чей-то голос в дверях, – а мы постараемся, чтобы посмеялись и над расходами графа Калиостро.
И г-н Рето увидел, что в комнату входит еще один человек, в чьем лице тоже была мрачность, но несколько отличная от мрачности посланца Калиостро.
То был, как мы уже упоминали, высокий молодой человек, однако Рето не разделял высказанного нами мнения о его красивой внешности.
Он счел, что у молодого человека угрожающий взгляд и угрожающие манеры.
И то сказать, посетитель
– Чем могу служить, сударь? – осведомился Рето, чувствуя во всем теле нечто вроде дрожи, которая всегда начиналась у него в затруднительных обстоятельствах.
А поскольку затруднительные обстоятельства в его жизни были не такой уж редкостью, следует признать, что дрожал г-н Рето часто.
– Господин Рето? – осведомился незнакомец.
– Да.
– Рето де Билет?
– Да, да.
– Газетчик?
– Совершенно точно.
– Автор вот этой статейки? – ледяным тоном произнес незнакомец, извлекая из кармана свежий номер газеты.
– Да, я, только не автор, а издатель, – уточнил Рето.
– Это дела не меняет, поскольку, не имея смелости написать эту статью, вы имели низость опубликовать ее. Я сказал «низость», – все тем же ледяным тоном продолжал молодой человек, – так как я дворянин и вынужден выбирать выражения даже в этом вертепе. Но не следует мои слова понимать буквально, поскольку они не выражают то, что я думаю. А вот если бы я выразил свои мысли, то сказал бы: «Тот, кто написал эту статью, – человек без чести, тот же, кто опубликовал ее, – негодяй!»
– Сударь! – пролепетал смертельно бледный Рето.
– Да, надо признать, дело для вас приобретает скверный оборот, – все больше распаляясь, продолжал молодой человек. – Должен вам сказать, господин Щелкопер, что всему свой черед. Вы только что получили деньги, а сейчас отведаете палки.
– Ну, это мы еще поглядим! – воскликнул Рето.
– Что вы намерены поглядеть? – резко и совершенно по-военному отчеканил молодой человек, направляясь к газетчику.
Однако тот не в первый раз оказался в подобной переделке и прекрасно знал все ходы-выходы в собственном доме; ему достаточно было повернуться, открыть дверь, выскочить, захлопнуть, использовав ее как щит, и оказаться в смежной комнате, где находилась спасительная дверца, ведущая на улицу Старых Августинцев.
Выскочив из этой дверцы, он уже был спасен: там была небольшая решетчатая калитка, отворив которую одним оборотом ключа, а ключ у Рето был всегда наготове, он имел возможность улепетывать со всех ног.
Но этот день был явно роковой для бедняги-газетчика. Уже вытащив ключ, он увидел сквозь решетку еще одного человека, который показался ему – у страха, как известно, глаза велики – подлинным Геркулесом; человек этот застыл в угрожающей неподвижности, словно поджидая кого-то, подобно тому как дракон Гесперид [81] поджидал охотников до золотых яблок.
81
Геспериды (миф.) – дочери божества вечерней зари Геспера, жившие в саду на крайнем западе земного круга, где росла яблоня, приносившая золотые плоды, которую охранял свирепый дракон Ладон.
Рето хотел было вернуться назад, но молодой человек с тростью, тот, что первым явился требовать у него ответа, ударом ноги вышиб дверь, и теперь ему достаточно было лишь протянуть руку, чтобы схватить газетчика, замершего при виде второго стража, тоже вооруженного шпагой и тростью.
Рето оказался между двух огней или, точнее говоря, между двух тростей, в крохотном, темном, уединенном и глухом дворике, расположенном между спасительной дверцей и спасительной решетчатой калиткой, через которую был выход на улицу Старых Августинцев, то есть к спасению и свободе, если бы никто не преграждал выход.