Ожерелье королевы
Шрифт:
– Памфлетов много, сударь.
– Изданный неким газетчиком…
– Газетчиков тоже много.
– Погодите. Этот памфлет… Газетчиком мы займемся несколько позже.
– Позвольте вам напомнить, сударь, – с улыбкой прервал его Калиостро, – что вы уже успели заняться газетчиком.
– Ну, хорошо. Так вот, имеется некий памфлет, направленный против королевы.
Калиостро кивнул.
– Вы знаете этот памфлет?
– Да, сударь.
– И вы даже приобрели тысячу экземпляров этого пафлета.
– Не отрицаю, сударь.
– Но эта тысяча экземпляров,
– И что же, сударь, позволяет вам сделать такой вывод? – полюбопытствовал Калиостро.
– А то, что я встретил рассыльного, который волок газеты, заплатил ему за них и велел нести ко мне, где их должен принять мой слуга, которого я заранее оповестил об этом.
– А не лучше ли было бы вам самому довести это дело до конца?
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что тогда бы оно было доведено до конца.
– Я потому не сам довел дело до конца, что, пока мой слуга избавлял вас от той тысячи экземпляров, которые вы купили, следуя весьма своеобразной библиофильской страсти, я уничтожил остаток тиража.
– Значит, вы уверены, что предназначавшаяся мне тысяча газет находится у вас?
– Совершенно уверен.
– Вы ошибаетесь, сударь.
– То есть как? – спросил Таверне, хотя у него сжалось сердце. – Почему бы им не быть у меня?
– Да потому, что они здесь, – безмятежно сообщил граф, прислонясь спиной к камину.
Филипп сделал угрожающее движение.
– Неужто выдумаете, – поинтересовался граф голосом, столь же беспристрастным, как у Нестора [83] , – что я, Прорицатель, как вы меня назвали, позволю себя так обвести? Итак, вам пришла идея перекупить рассыльного? Превосходно! А у меня есть управляющий, и ему тоже пришла одна идея Я за это ему и плачу. Так вот, он предвидел – это же вполне естественно, что управляющий прорицателя способен предвидеть, – предвидел, что вы явитесь к газетчику, увидите там рассыльного, подкупите его; поэтому он последовал за рассыльным, угрозами заставил вернуть полученное от вас золото; бедняга перепугался и, вместо того чтобы продолжить путь к вашему дому, пошел вместе с моим управляющим сюда. Вы не верите?
83
Нестор – участник осады Трои, царь Пилоса, старейший из предводителей греков.
– Не верю.
– Иисус сказал апостолу Фоме: «Vide pedes, vide manus» [84] . Я же вам скажу: «Загляните в шкаф, потрогайте газеты».
С этими словами граф открыл дубовый шкаф, украшенный чудесной резьбой, и указал побледневшему шевалье на лежавшую в центральном отделении кипу газет, от которых еще исходил характерный кислый запах влажной бумаги.
Филипп подошел к Калиостро, но тот и глазом не повел, хотя вид у шевалье был более чем угрожающий.
84
«Взгляни
– Сударь, – обратился к нему Филипп, – вы мне кажетесь смелым человеком, поэтому я требую, чтобы вы дали мне удовлетворение со шпагой в руках.
– За что удовлетворение? – осведомился Калиостро.
– За оскорбление, нанесенное королеве, оскорбление, соучастником которого вы стали бы, даже если бы купили всего один экземпляр этого пасквиля.
– Сударь – не меняя позы, отвечал Калиостро, – вы, право же, заблуждаетесь, и это меня огорчает. Я – любитель новостей, скандальных историй, всевозможных листков. Я собираю их, чтобы потом вспоминать, потому что без этой предосторожности я позабыл бы их. Да, я купил эту газету, но почему вы считаете, что, купив ее, я кого-то оскорбил?
– Вы оскорбили меня!
– Вас?
– Да, меня! Вы поняли?
– Нет, честное слово, не понял.
– Тогда позвольте вас спросить, чем вы объясните столь упорное стремление к приобретению подобной гнусности?
– Я уже вам сказал – страстью к собирательству.
– Человек чести, сударь, не собирает гнусности.
– Извините меня, сударь, но я не соглашусь с вашим определением этой брошюры. Возможно, это памфлет, но никак не гнусность.
– Но вы хотя бы признаете, что это ложь?
– Вы, сударь, снова заблуждаетесь: ее величество была у Месмера.
– Неправда!
– Вы хотите сказать, что я солгал?
– Не только хочу, но уже сказал.
– Ну что ж, пусть будет так. На это я отвечу только одним: я ее видел там.
– Вы ее там видели?
– Так же, как вас, сударь.
Филипп взглянул в лицо Калиостро. Его открытый, честный, благородный взор встретился с горящими глазами графа, но подобное единоборство скоро утомило Филиппа, и он отвел глаза, воскликнув:
– Пусть так, и тем не менее я утверждаю, что вы лжете!
Калиостро только пожал плечами, реагируя на его оскорбление, как на оскорбление сумасшедшего.
– Вы что же, не слышали меня? – сдавленным голосом спросил Филипп.
– Напротив, сударь, я не упустил ни единого вашего слова.
– Выходит, вы не знаете, как отвечают на обвинение во лжи?
– Что вы, сударь, – промолвил Калиостро. – Есть даже французская поговорка, которая гласит, что на обвинение во лжи отвечают пощечиной.
– Вот как? Но меня удивляет одно.
– Что же?
– То, что я не заметил, чтобы ваша рука потянулась к моей щеке. А ведь вы дворянин и знаете французскую поговорку.
– Господь, прежде чем сделать меня дворянином и научить французской поговорке, сотворил меня человеком и внушил мне любить своего ближнего.
– Итак, сударь, вы отказываете мне в удовлетворении со шпагой в руке?
– Я плачу только то, что должен.
– Но тогда, может быть, вы дадите мне удовлетворение другим способом?