Ожидание
Шрифт:
— Нет, сынок, я и тогда не решусь: все равно ягнята и тогда будут пугаться меня без бороды, а может, даже подумают, что я председатель — совсем слушаться перестанут! — ответил наш дядя Шакро».
Вторая шутка:
«В одной деревне был (да теперь весь вышел) один председатель; неизвестно, каким ветром его
— Окот протекает в очень плохих условиях, большой падеж ягнят!
— Немедленно прекратите окот, ждите хорошей погоды! — ответил занесенный ветром председатель и, довольный своим «прозорливым» решением, стал ходить взад-вперед по комнате, потирая руки…».
Я кончил читать газету, выписал то, что мне было нужно, в блокнот. Стенгазета все рассказала мне о работе фермы и бригады…
Вечерело…
Донеслось блеяние овец, возвращавшихся с пастбищ в овчарни. Повар сунул в огонь полено. Потом разложил на столе ложки и миски. То и дело хлопала дверь, в комнату заходили пастухи, здоровались со мной и садились на длинную тахту, подвинутую к стене. Скоро всю стену заслонили широкие плечи пастухов. С краю сидел Шакриа Читишвили с большой, густой бородой. Левая его бровь пряталась под черной папахой, а правую он, как сломанное крыло, опустил вниз.
— Дядя Шакро, расскажи что-нибудь интересное про ягнят.
— Что же тебе рассказать, сынок? Сколько я этих новорожденных ягнят с поля в ягнятник перетаскал, и в кошелке, и за пазухой… Наверно, на всей Даргвисской ферме столько овец не наберется…
— Кто из вас братья? — спросил я у пастухов.
— Одни — братья, другие — побратимы, — ответил пастух, сидящий
— Нет, я хотел спросить: родные братья?
— Все мы — родные братья, — сказал кто-то, теперь уже с другого конца тахты.
— А кто из вас — дети одних родителей?
Сначала рядом с Шакриа поднялись трое Читишвили, потом с середины тахты встали двое Читишвили, и с того края — еще двое.
— Беро, Алеша и Василий, Шакриа и Ладо, Шалико и Шашо, — назвали они свои имена и снова сели на тахту…
— Кто редактор этой стенгазеты? — продолжал я расспрашивать.
— Редактор — я, а члены редколлегии — все, — ответил Беро Читишвили.
— Что скажете о газете?
— Вот одну сделали, скоро другую вывесим.
— Ну, а про ферму, про обязательства — все это верно там написано?
— У нас здесь не лгут…
— А что у вас нового в бригаде?
— Девяносто шесть ягнят от каждой сотни овцематок…
— А еще что?
— Сака Читишвили выздоровел.
— А он кто?
— Отец Ладо и Шакриа. Заболел он у нас здесь зимой, домой отправили, а сейчас получили письмо: «Чувствую себя хорошо, на летних пастбищах буду вместе с вами».
В комнату вошел бригадир Давид Читишвили. Теперь я его атаковал своими вопросами: «Сколько комсомольцев в бригаде?.. Членов партии?..»
— Поужинаем сперва, а потом уж потолкуем, — улыбнувшись, сказал бригадир и мигнул пастухам. Все встали с тахты, задвигали стульями, уселись вокруг стола. Пригласили и меня. Бригада коммунистического труда братьев и побратимов Читишвили приступила к ужину.