Пацифида
Шрифт:
Он ткнул пальцем в сторону фойе, пересек его нервным шагом и, не оглядываясь, начал подниматься по ступенькам.
***********************
Пятый этаж плыл сказочным фрегатом, подобием Эдема на волнах. Журчание фонтанов, тонкий аромат и ангельская музыка окутали и унесли в поток. Здесь все мерцало и лилось, разливаясь патокой по сердцу, приводя душевный строй в идиллию, а мысли в равновесие.
Отделка стен лоснилась позолотой, шаги тонули в нежном ворсе, а канделябры на стенах, качаясь и подмигивая в странном ритме, завершали иллюзию дремотной сказки. В приоткрытую дверь мы рассмотрели убранство одного из номеров, и пришли в еще больший трепет: два кресла с длинным королевским изголовьем обращены к балкону. Меж кресел инкрустированный столик с
За нашими спинами скрипнула дверь, по коридору пробежал сквозняк, замер, принюхался, втянул полной грудью и бесцеремонно захлопнул полюбившийся нам интерьер. Мы вздрогнули и оглянулись. Из номера с табличкой "К"Наа" показались две дамы в немыслимых футуристических шляпах, похожих на космические корабли одной из галактических парковок. Все в этих дамах было совершенно: элегантные платья, изысканные украшения, осанка и грация, с которой они несли свои головные уборы. Уверенность сквозила в каждом их жесте, и на секунду мне показалось, что пространство вокруг наполнилось светом. Дамы проплыли мимо нас, увлеченно беседуя, а мы еще долго смотрели им вслед: отец в спесивом восхищении, я с воодушевлением, а матушка с подавленной болезненной улыбкой.
Еще с минуту мы стояли посреди коридора, оглушенные и дезориентированные, вдыхали тонкий аромат, как след инопланетного вторжения. Отец как всегда пришел в себя первым:
– Будем стоять или пойдем?
Мать послушно кивнула и двинулась следом, а я оглянулась на номер Il duca d"Alba, закрыла глаза и попыталась представить, как на его фоне будет выглядеть наш пентхауз.
***************************
Мы шли по коридору, а в гигантских винтажных зеркалах плыли наши отражения, растерянные и чужие.
Но вот три долговязые фигуры исчезли за очередным виражом, а на их месте вырос зимний сад. Именно вырос, не возник, не обозначился и не образовался - он накатил ступенчато - неотвратимо, замысловатой причудой создателя, фатальной неизбежностью волны на гладком океанском побережье.
– Это сад?
– Спросила матушка, не задумываясь над банальностью собственных слов.
Отец впервые, кажется, оставил ее промах без сарказма, кивнул, нахмурился, немного помолчал и также неожиданно ответил:
– Сад.
Минута - другая, и растения, обступившие нас, окончательно отрезали обратный путь. Изумрудная гавань колыхнулась, качнула на своих ладонях и понесла в дремотный мир садовничьих фантазий. Ботаник, проснувшийся, было во мне, немедленно ушел в отставку, освобождая место поэту, художнику и музыканту в едином лице. Названия кустов, цветов, деревьев смешались в голове, образуя калейдоскоп эпитетов и придыханий, а следом хлынул акустический восторг, навеянный трепетом крыльев и пеньем невидимых птиц. Родители присели на скамейку, а я остановилась на мостке, понаблюдать за тем, как в прозрачном пруду колышется стайка рыб, крохотный бурый лягушонок карабкается на кувшинку, и под минорный рокот водопада красавец - махаон обхаживает скромную подружку. Было спокойно и влажно, уходить не хотелось, хотелось прилечь на зеленой траве, закрыть глаза и отпустить мгновение, чтобы раздался щелчок, и мир остановился, словно кадр, чтобы остались только запахи и звуки, и беспечная радость, и тихое блаженство бытия.
Я открыла глаза: ажурный занавес листвы задрожал, пропуская лучи, затих, снова дернулся разок-другой, подчиняясь внутренней хореографии и замер, наконец, в своем первозданном оцепенении. Вокруг было тихо: ни
Сколько я проспала? Что за сон это был? И куда подевались родители?
Вопросы проскакали табуном, оставляя дорожную пыль и смятенье в мозгу.
Я поднялась на локтях, и тут же мир навалился всем своим гомоном и цветом.
– Ух, ты! Акустическая яма!
– Пронеслось в голове.
– Вот бы узнать, который час?
Мысль десантировалась ниоткуда: на всем пути мы не встретили ни одного циферблата, то есть время-то шло, но как-то субъективно: ничто не тикало, не стукало, не отбивало; ни маятника тебе, ни кукушки, ни синих будничных диодов. Минуту-другую организм пребывал в замешательстве, решая, голоден он, утомлен или просто хандрит, в конце концов, решил, что это новое ощущение называется расслабленностью и ничего не имеет общего с хандрой.
В этом симпатичном состоянии я поднялась на ноги, потянулась, потерла глаза.
– Мох растет на северной стороне ствола!
– Произнесла я вслух и кисло улыбнулась.
– Не
сработает! Ладно, что там дальше по тексту? Птицы улетают на юг. Листва также активнее с юга. Эх,
слабовато! Весь этот школьный дивертисмент здесь неприменим. Придется идти по внутреннему компасу!
Как ни странно, внутренний компас сработал на славу: через пару минут я вышла из сада, и тут (словно в ответ на мой вопрос) обнаружился первый напольный раритет. Показывал он ровно полвторого.
– Не может быть!
– Пробормотала я и с сомнением покосилась на циферблат.
Циферблат дернул усиком и замер с выражением "Примите очевидность!".
Как только зимний сад остался позади, отель накатился привычными рядами комнат, вот только с нумерацией теперь творился беспредел. По логике наши апартаменты должны были находиться на пятом верхнем этаже, и каждый раз мое сердце начинало биться часто при виде номера 1191 или 1193, но тут же за ними следовал номер 1112 или 1089. Окончательная путаница началась, когда по соседству оказались номера 568 и 274.
Деление на этажи давно исчезло: я шла извилистыми коридорами, через ряды напольных ваз, диванчиков, журнальных столиков и статуй всех размеров и мастей, по переходам и мосткам, которые все больше погружали в дрему, уводили в страну детских грез, считалок и несбывшихся надежд. Постояльцы встречались теперь крайне редко, что означало лишь одно: я приближаюсь к долгожданной цели - пентхаузу с номером 1192.
Несколько раз навстречу попадались молодые люди с немного отрешенным выражением лица: они спешили вниз, то ли к обеду, то ли к ужину. Мне почему-то казалось, что за окнами темно, хотя ни одного окна не наблюдалось. За очередным поворотом я чуть не налетела на даму в тяжелом кашемировом пальто. Дама ойкнула и отскочила, напряглась, оглядела меня с ног до головы. Ее лицо, ее жесты, манера держаться, наклон головы показались мне знакомыми. Я подалась вперед, дама тоже шагнула навстречу. В едва освещенном коридоре, казалось, поселились вечные сумерки, и эти сумерки искажали картину, меняли реальность по своему усмотрению, будто хотели запутать без того растерянное сознание. Я сделала еще один короткий шаг и обнаружила зеркало, а за ним свое собственное отражение. И было в этом отражении что-то поистине странное. Конечно, это была я, но не настоящая, не сегодняшняя и даже не завтрашняя. Передо мной стояла женщина лет пятидесяти, моложавая, ухоженная, хорошо и дорого одетая, с элегантной стрижкой и адекватным макияжем. В целом, дама производила приятное впечатление и даже располагала к себе, если бы не одна деталь, от которой мне стало не по себе: ее глаза - они были пусты, нет, не в том смысле, что в них не было мысли или чувства, все это присутствовало, только вот жизни в них не было. Потухший взгляд смертельно уставшей женщины, благополучной, успешной и ... безнадежно пустой. Что же это? Как же так? Что ж я с собой сотворила? Мысли застрекотали, словно стая сорок и разом стихли, уступив место вязкой тугой тишине. "Не так я представляла свою жизнь!" - прозвучал странный голос, то ли из зеркала, то ли из подсознания. Дама напротив покачала головой и тихо растворилась.