Падение царского режима. Том 2

Щеголев Павел Елисеевич

Щегловитов. — Конечно.

Председатель. — Теперь происходит такой случай, как с прокурором Шаланиным. Вы знаете, что такие случаи становятся известными, в особенности в судейских кругах и в кругах адвокатуры. Это деморализует ведомство. Допущение одного случая ведет за собой тысячи последствий. Вы не сознавали этого?

Щегловитов. — Мне не казалось, что будут такие тяжкие последствия.

Соколов. — Скажите, пожалуйста, за время вашего министерства, вы

принимали кандидатами на судебные должности евреев?

Щегловитов. — Нет.

Соколов. — Чем вы при этом руководились?

Щегловитов. — Тем, что им, в виду их религиозных особенностей, не по плечу была бы судебная деятельность.

Соколов. — В чем религиозные особенности могли препятствовать судебной деятельности?

Щегловитов. — В этом отношении, я, чтобы пространно не разъяснять этого вопроса, сошлюсь на особое мнение Ф. Н. Плевако, представленное им статс-секретарю Муравьеву по вопросу о допущении лиц иудейского вероисповедания в адвокатуру.

Соколов. — Вы сочли возможным включить в число основ вашей деятельности этот взгляд на иудейское вероисповедание, как на препятствие правильному отправлению судебных функций?

Щегловитов. — Относительно занятия судебной должности даже в законе о местном суде 15 июня 1912 года включена была оговорка в отношении мировых судей…

Председатель. — Чтобы исчерпать список примеров, иллюстрирующих некоторые свойства управляемого вами ведомства, перейдем к эпизоду с товарищем прокурора в Митаве — Шабловским.

Завадский. — Вот справка: Шабловский был переведен в Петроград раньше, чем на его деятельность в Митаве поступила жалоба в министерство юстиции; но затем, в качестве товарища прокурора петроградского суда, он не был никуда вами двинут, и вы ссылались, когда прокурор палаты представлял его в прокуроры, на неодобрительный отзыв администрации. Вы не припомните этого? Потом Шабловский был сделан вами начальником судебной экспертизы в Москве, потому что движение по прокуратуре вы признали невозможным, в виду отзыва курляндской администрации.

Щегловитов. — Отзыва, который не препятствовал его переводу в Петроград?

Завадский. — Он был переведен раньше, чем эти отзывы поступили. Он оказался в Петрограде. Но дальнейшему движению из Петрограда эти отзывы администрации препятствовали: вы ссылались на его недостаточно твердое направление. И в этом случае местная прокуратура стояла на том, что курляндская администрация ошибается в своих отзывах о Шабловском, но вы, тем не менее, приняли на веру отзывы администрации.

Щегловитов. — Я затрудняюсь на это ответить…

Председатель. — Затем, случай со следователем Золотницким в Варшаве.

Завадский. — Он был вами переведен из Варшавы в Тифлис после того, как составил протокол допроса свидетелей по делу Маршевского, который

обвинялся в злоупотреблениях при постройке моста. Он составил несколько протоколов допроса свидетелей, содержавших указания, что на генерал-губернатора Скалона падает подозрение в денежной неотчетности, — выражаясь вежливо, — в смысле преимущественного благоволения к одной подрядной фирме перед другой…

Щегловитов. — Эти действия (Золотницкого) были неправильны, насколько мне помнится… Варшавский прокурор мне представлял об этом.

Завадский. — В этом деле Золотницкого особенно остановило мое внимание следующее обстоятельство. Правильны или неправильны были действия Золотницкого, но они были, приблизительно, за год до его перевода из Варшавы. Перевод же Золотницкого, как видно из дела, состоялся по вашему распоряжению тогда, когда на ваше имя от генерал-губернатора Скалона поступило письмо, в котором он говорит: «Вот сколько времени проходит, и лицо, которое позволило себе составить протокол обо мне, до сих пор еще в Варшаве»… Если действия Золотницкого были неправильны, естественно, было бы тогда же, тотчас по обнаружении их, перевести его в Тифлис. Но я высчитал: оказывается, месяцев 10–11 прошло со времени составления им протокола…

Щегловитов. — Это объясняется тем, что хотелось, так сказать, не менять его служебное положение, пока не оказалось, что, в виду генерал-губернаторского заявления, это сделать невозможно.

Завадский. — Я к этому и подхожу: значит, жалоба генер-губернатора заставила?

Щегловитов. — Приходилось и с этим считаться…

Председатель. — Теперь еще один случай, это — судебный следователь Бувайлов в Коврове.

Завадский. — Бувайлов был переведен в Старый Оскол, а владимирский губернатор Сазонов писал о том, что Бувайлов принадлежит к левым партиям, входит в партию к.-д. и вообще неблагонамеренный человек. Из дела же видно, что председатель владимирского суда и тогдашний прокурор владимирского суда удостоверяли, что Бувайлов пользуется уважением и что он, действительно, был в к.-д. партии, но как только сенат воспретил, моментально из нее вышел. Председатель суда добавляет, что ему лично ничего неизвестно об образе мыслей Бувайлова. Вместе с прокурором они подтверждают только одно: что Бувайлов прошел выборщиком во 2-ю государственную думу при поддержке местной ковровской газеты, которая считалась к.-д.

Щегловитов. — Он был переведен из Коврова в Старый Оскол?

Завадский. — Да, без прошения.

Щегловитов. — Как исправляющий должность?

Завадский. — Да… Губернатор пишет, — и хотя прокурор и председатель возражают, тем не менее, следователь переводится!

Щегловитов. — Его принадлежность все-таки устанавливалась…

Завадский. — Он до тех пор принадлежал, пока было можно, но потом ушел. Вы не припомните этого случая?