Падение царского режима. Том 2
Шрифт:
Председатель. — По какому закону?
Щегловитов. — Может быть, вы будете добры дать мне Свод Законов (ищет в Св. Зак.): «Статья 251».
Председатель (читает). — «Если бы паче чаяния, кто-либо из сенаторов, при исполнении его деятельности, преступил пределы установленного порядка, то министр юстиции обязан донести о сем его императорскому величеству…» Так что вы предполагаете, что, когда он подписывал эту бумагу, он был при исполнении своей деятельности?
Щегловитов. — Во всяком случае, он на свое звание ссылался.
Председатель. — Ссылаться на свое звание не значит быть «при исполнении своей деятельности».
Щегловитов. — Сенатор призывается
Председатель. — Если сенатор исполнил свою деятельность, он затем волен делать все, что ему угодно, если это не порочит его доброго имени, если это не есть акт, запрещенный законом и добрыми нравами.
Щегловитов. — Но вот оказалось, что этот вопрос…
Председатель. — Что же было в результате второго высочайшего рассмотрения этого дела?
Щегловитов. — Уменьшение содержания, после представления о том…
Председатель. — Представитель верховной власти является лицом безответственным, ответственным является тот министр, который докладывал ему; на каком же законе основывалось такое действие министра, этого вы нам все-таки сказать не можете?
Щегловитов. — Я доложил последние соображения.
Председатель. — Вот еще случай с сенатором, покойным Арнольдом, — случай, который много шума сделал в судебном ведомстве. Говорилось о нем неоднократно и с трибуны государственной думы.
Щегловитов. — По отношению к покойному Федору Федоровичу, при самом вступлении в министерство, я застал такое положение. За разрешение митинга в Кремлевском здании судебных установлений в Москве, о нем последовала высочайшая резолюция в том смысле, чтобы его удалить из Москвы. Но эта резолюция, по ходатайству Акимова, была отложена, и я старался к этой резолюции не возвращаться и, так сказать, не напоминать… Но оттуда-то исходили постоянные напоминания…
Председатель. — Откуда и кому?
Щегловитов. — От верховной власти… Напоминания, которые я слышал в виде вопросов такого рода: «А что же? Все еще продолжает в Москве действовать такой-то?» На что я говорил: «да», и при этом, так как меня с Арнольдом связывали прежние мои добрые отношения, я всегда аттестовывал Арнольда с самой лучшей стороны и никогда против этого человека не позволил бы себе ни одного намека, сколько-нибудь могущего затемнить добрую память этого, на мой взгляд, действительно хорошего судебного деятеля… Так тянулось, если не ошибаюсь, года полтора. Его управление, как старшего председателя, относится ко времени 1907 года. [*] И вот этот видный процесс… Я с ним много раз говорил лично, потому что, повторяю, нас связывали добрые отношения, — я говорил, что вот такое, собственно говоря, печальное положение: к такому уважаемому человеку создалось такое предвзятое отношение!… И его это самого огорчало, потому что, я должен сказать, этому человеку совершенно напрасно приписывали даже какой-то чрезмерный либерализм… Конечно, он не был человеком консервативного направления: я себя считал более консервативным, чем он. Он был более отзывчив, так сказать, к явлениям либерального порядка и к их оценке… Но, во всяком случае, это был глубокий монархист. Это я могу, ссылаясь на мои, прямо дружеские разговоры с ним, удостоверить. И вот, наступило, наконец, время, когда я получил прямое указание, во что бы то ни стало, заменить его другим лицом… Я ходатайствовал, тем более, что я знал, что Федора Федоровича Петроград совершенно не устраивал, а Москва им дорожила. К Москве, так сказать, и его симпатии тяготели… Но, тем не менее, это приказание было категорическое. И вот тогда я пригласил Ф. Ф. и сказал ему об этом. Он мне сказал: «Ну, что же делать, Иван Григорьевич! Ведь как видно было и раньше, — этот вопрос неустраним. Я вас покорнейше прошу только об одном — позаботьтесь о возможно лучшем материальном моем обеспечении…» Тогда я просил министра финансов того времени, Коковцова, в этом случае помочь моему приятелю, дать размер содержания, который превосходил обычную норму. Ему было испрошено тысяч девять, — если память не изменяет. Вот, собственно говоря, как это происходило. Теперь
Стран. 382, св. 19 стр.
«управление», надо: «увольнение».
Председатель. — Он был сенатор.
Щегловитов. — Я все-таки хочу сказать, что я здесь в таком отношении…
Председатель. — Почему вы не ответили non possumus, — ибо деспотии нет? Почему министр юстиции не ответил представителю верховной власти: мы не можем?…
Щегловитов. — За это, я повторяю, я заслуживаю осуждения, — не только потому, что нарушение было допущено, что я не умел остановить верховную власть (потому что, как вы правильно изволили сказать: верховная власть безответственна, ответственны мы, министры, — это никакому сомнению не подлежит)… Но, кроме того, мне это еще обидно, по чувству того отношения, которое, простите, я несколько подробно характеризовал, потому что это обстоятельство у меня осталось, как обстоятельство очень тяжелое…
Председатель. — Обстоятельство тяжелое — не только в виду вашего отношения к Арнольду, а принимая во внимание личность этого человека: это совершенно бескорыстный человек и судья.
Щегловитов. — Для меня — человек, которого я очень высоко ценю…
Председатель. — Какое участие вы принимали в деле Бейлиса.
Щегловитов. — Обычное, которое вообще я проявлял к возникающим уголовным делам…
Председатель. — Разве это дело было обычное?
Щегловитов. — Нет, это дело было исключительное.
Председатель. — Может быть, и внимание, которое вы уделяли этому делу, было также необычное?
Щегловитов. — Нет, особого внимания не было… Это дело в судебном порядке велось.
Председатель. — Во всяком случае, вы хорошо были осведомлены о ходе этого дела?
Щегловитов. — Донесения поступали все время.
Председатель. — Чем была вызвана командировка в Киев по делу Бейлиса вице-директора Лядова!
Щегловитов. — Очевидно, для более подробного ознакомления с предварительным следствием.
Председатель. — Но ведь не по каждому делу командируется вице-директор. Это первый факт, на который я натыкаюсь при рассмотрении этого дела, и он говорит, что дело это было чрезвычайное и отношение к нему министерства было тоже несколько необычное.
Щегловитов. — Газеты очень шумно к нему относились, и невольно министру юстиции приходилось несколько более вооружать свои способы осведомления этим делом. Этим и объясняется командирование Лядова.
Председатель. — Вы командировали, т.-е. это было по вашему распоряжению?
Щегловитов. — Конечно.
Председатель. — Какое же поручение было дано Лядову?
Щегловитов. — Ознакомиться со всеми подробностями дела.
Председатель. — Он вам представил доклад?
Щегловитов. — Очевидно.
Председатель. — То-есть вы говорите предположительно?