Падение Кимас-озера
Шрифт:
Мы тебя, начальник, проведем туда завтра. Теперь у нас занятий ведь нет.
— Не надо, я уже видел сам, — ответил я ребятам и вышел из школы.
На крыльцо поднимался другой разведчик-курсант. Он шепнул мне радостно:
— С юга подходят к Реболам части южной оперативной колонны наших войск, они скоро займут село...
Я пошел в избу, где расположился мой взвод.
Почистив лыжи и приготовив снаряжение к утреннему походу, я улегся на ложе из соломы.
Укладываясь, я увидел на полу
Лейно проснулся и подвинулся, чтобы уступить мне местечко рядом с собой.
— Почему пол горел, Лейно, не знаешь?
— Как не знать! Хозяйка говорила. Лахтари хлеб требовали, и один из них разложил костер на полу и угрожал сжечь избу, если не выдадут пуда муки. Хозяйке пришлось последний пуд отдать. Вот какие дела.
И мы заснули.
Если бы не ныло натертое плечо при перевертывании с бока на бок, то всем моим друзьям я пожелал бы всегда так крепко и глубоко спать, как я спал тогда.
Проснулся неожиданно — как бы вынырнул из глубокого сна. Почти весь отряд был готов к выходу. Лейно рядом с нами не было.
— Где Лейно?
— В соседней избе повивальной бабкой!
— Как?
Выстроив взвод и отдав команду об отходе вслед за вторым и третьим взводами, я забежал в соседнюю избу.
В первой, совершенно разоренной, горнице сидела женщина, та самая, которую я встретил вчера на пути. Волосы ее были распущены. Она сидела в тулупе, но босиком, и не отвечала ни на одно слово.
Из соседней комнаты раздался вдруг потрясающий душу вопль, но женщина даже как будто и не слыхала его. Она продолжала мурлыкать колыбельную. И сразу вслед за воплем я услышал в соседней комнате голос Лейно:
— Ну, милая, крепись, крепись! Скоро, должно быть, все пройдет... Крепись, дорогая!
Я вошел в соседнюю комнату.
На пороге меня встретил и не узнал мальчишка, которому я вчера оттирал спиртом руки. У него был испуганный, потрясенный вид, глаза его блестели в рассветных зимних сумерках.
На кровати лежала молодая женщина.
Лейно держал в руке кружку с водой.
— Выпей глоток, милая, хлебни глоток, может, лучше станет...
У него вид был тоже растерянный. Первый раз приходилось выступать ему в роли бабки.
Мальчик с любопытством следил за всем, что происходило.
— Лейно, мы уходим, — сказал я.
— Матти, я не могу оставить так бедную женщину. Разреши мне остаться на полчаса, на час. Я догоню отряд. Ведь на лыжах я хожу не хуже Тойво, — попытался он пошутить.
Но громкий вопль страдающей женщины ворвался в его шутку.
— Ладно, догоняй! — крикнул я товарищу, быстро выскочил на улицу и пошел за отрядом.
«Нервы, что ли, испортились у меня, что не могу выносить криков роженицы? Ведь это — обычное дело».
И,
Так я поровнялся с Тойво, и мы пошли рядом.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Без дороги — в лесах, в тылу неприятеля — мы идем вперед!
Мы снова шли без дорог по глубокому снегу, через трудно проходимый лес.
Опять шуршание поднимаемого лыжами снега, опять обильный пот, прошибающий даже полушубки, опять мелькание сосен и снежная пыль.
Что нового было в этом переходе?
Разношенные валенки, теряющие свою форму, пища, сводящая животы. Ведь мы шли уже без хлеба. Брусника, несколько картофелин и кусок вареного мяса — вот наша еда. В Реболах зарезали несколько коров. Некоторые ребята брусникой пренебрегали — у них животы сводило резкой болью. Но такая пища сказывалась и на других.
Потом появились нарывы.
Нарывы на ногах, бедрах, спине. Они лопались, и исподнее белье наглухо прилипало к телу.
Лейно говорил, что от гноя нарывов белье у него стало совсем накрахмаленным. У меня кальсоны прилипли к бедру, и каждый раз, когда после остановки надо было итти вперед, приходилось бережно отдирать материю от тела. Но мы все-таки шли вперед!
Шли быстро и на растертых своих плечах несли все, что нужно было, чтобы прописать лахтарям лечение, от которого им никак уже не оправиться.
Когда мой взвод вошел в деревню Конец-остров, я приказал занять крайнюю избу, чтобы расположиться в ней на краткий отдых. В избе мы нашли только одного дряхлого, совсем седого старика. Он бросился нам радостно навстречу и, видя, что я командир, спросил:
— Вы кто: белые или красные?
Соблюдая конспирацию, я сурово ответил:
— Разве ты ослеп от старости и не видишь, что мы белые и боремся за то, чтобы «Карелия была только для карелов»?
Старик-карел сразу как-то осунулся: помрачнел, сел в угол и стал вздыхать.
Наконец, на что-то решившись, он быстро перекрестился и снова подошел ко мне.
— Зачем ты обманываешь старого человека? Вы от меня не скроете, что вы красные, — это я по вашим штыкам сразу отличу. У белых совсем другие штыки, и они их не так носят.
Старик был прав и не прав.
Если кадровые финские войска действительно имели винтовки немецкого образца, то белогвардейские активисты, шюцкоры и кулаки имели винтовки самые разнообразные: и русские, и немецкие, и даже японские.