Падение Кимас-озера
Шрифт:
Студент замкнулся в себе и все время молчал.
Второй же сначала, видимо, очень боялся, что мы прикончим своих пленных таким же манером, каким в подобных случаях действовал он сам, но, видя, что мы, кроме жесткого допроса, ничего с ним не собираемся делать, разошелся, начал болтать и говорить даже то, о чем его никто и не спрашивал.
Через полчаса он даже обнаглел и развеселился.
От пленных мы узнали, что следующий этап связи находится в рыбачьих хижинах, верстах в четырнадцати от Кимас-озера, что туда должен скоро притти, а может быть
Мы пошли вперед.
У нескольких пленных сняли верхнюю одежду — их полушубки, их валенки, варежки, шапки — и, по приказанию нашего изобретательнейшего командира (недаром он был комсомольцем) товарища Антикайнена, Рахияки, Яскелайнен и Лейно нацепили на себя всю эту сбрую и отправились минут на восемь-десять ходьбы впереди отряда.
Они должны были явиться в лесную избу и сказать, что фельдфебель Риута сам со своим отрядом идет из Конец-острова в Кимас-озеро, что никакой опасности нет и что лучше всего подкреплению ждать самого фельдфебеля и не тратить лишних сил на ходьбу. Во время этих разговоров отряд наш должен был окружить избу со всеми, кто в ней находился, потому что ни один человек не должен уйти от нашего отряда, ни один человек не должен был проскочить, убежать и притти в Кимас-озеро раньше нашего отряда.
Это было условие, не выполнив которого мы сразу проиграли бы весь наш поход.
Один человек, видавший нас и не захваченный нами, означал бы полную гибель нашего отряда.
Мы шли вперед, осторожно следя за каждым деревом, за каждым кустом.
Лишних выстрелов не могло быть.
А каждый выстрел был бы здесь лишним.
Уже кончился короткий зимний день, и ночь полностью охватывала леса со всей пернатой и млекопитающейся и плохо питающейся, как мы, например, живностью, когда мы увидали яркий костер у рыбачьих изб.
Около избы стоят сани, несколько человек беседует у костра с нашими посланцами, беседа протекает, повидимому, очень мирно.
Развязываются кисеты, и запах табака кепстона тревожит наши привыкшие к махорке ноздри.
Мы окружили избы. Мы подходим к ним все ближе, почти вплотную.
И вот резкая команда:
— Смирно, руки вверх! Кто побежит — будет мертв!
И они все застыли в изумлении, в неожиданности, но один из них сделал резкий скачок в сторону от костра, к лесу. Я, не успев прицелиться, выстрелил в него из верного своего нагана. Он почти исчез в темноте.
Я побежал за ним. У него было преимущество: он был в темноте — я шел от костра на него. Но я тогда об этом не думал. Главное — не упустить. Главное — не дать ему уйти.
— Сдайся, и ты будешь жить! — крикнул я.
Но в ответ получил дикую ругань, и выстрел едва не ожег меня своей близостью.
На вспышку выстрела я выпустил один за другим три патрона.
Ответа не последовало.
Я прошел вперед.
В пяти шагах от меня лежало еще теплое тело. Человек был мертв.
Десять пленных были живы. Всего, значит, мы захватили за сутки двадцать человек. Их надо было отправить
— Ночевать будем здесь, — объявил нам Антикайнен с веселой усмешкой. — Можете заваривать в котелке весь ваш чай. В Кимас-озере получим новый, а до него всего лишь четырнадцать верст.
И мы расположились на последнюю нашу ночевку перед решительным боем. Может быть, последнюю ночевку для большинства из нас.
Костры горели ярко — я никогда не видал таких ярких костров, как в ту ночь. Я у костра отчерчивал сегодняшний путь на карте, когда Суси встал и пошел от рыбачьих хижин.
— Куда он? — спросил я у сидевшего рядом со мной Хейконена.
— Завтра утром — решающая операция. Товарищ Суси сам пошел в разведку.
Пленный сынок торговца из Финляндии тем временем совсем разошелся:
— Зачем я пошел в армию и сюда в Карелию? А потому, что с детства еще очень люблю командовать, я хочу офицером стать.
Другой пленный — студент — смотрел на краснобая с нескрываемым презрением.
— На нашу голову офицером стать захотел! — хмуро вставил пленный, мобилизованный лахтарями, уроженец Конец-острова.
— Тоже человек! — сказал бородач, обращаясь к Тойво. — Неделю назад, когда некоторые ребята наши сказали, что не хотят драться с красными, как собака, перед строем забегал, маузер вытащил и вопил: «Всех расстреляю!»
Сын торговца, слушая эти слова, даже съежился немного.
— Макарьев из Кимас-озера вышел вперед и сказал ему, — продолжал мобилизованный: — «Стреляй, коли рука не дрогнет! Много ль перестреляешь! Слышали мы выстрелы и сами готовы стрелять, когда потребуется!» Так тот тип, которого он убил, — пленный кивнул головой в мою сторону, — на месте Макарьева пристрелил. Вот как!..
— Так ты, может быть, к нам в Петроград на командные курсы поступишь? У нас на командиров обучают, — спокойно спросил Тойво.
Сынок торговца принял слова Тойво за чистую монету и обрадованно забеспокоился:
— А что, меня примут? Если примут, так что же, я не против... Напротив того, я даже очень хорошим красным офицером выйти могу: ведь я очень люблю командовать, а сам я всегда левым был. Вы мне дадите рекомендацию в вашу школу? — залебезил он перед Тойво.
Но здесь добродушие покинуло Тойво, и он крикнул:
— Я дам тебе лучшую рекомендацию — на тот свет. Приготовь там помещение для твоего папаши, его тоже скоро пошлют вслед за тобою.
— Лейно, у меня осталось еще полфунта хлеба, дай нож, я разделю на троих.
Я разломал остаток краюхи. Вероятно, для многих из нас это последний ужин.
Мы засыпали.
Так проходила морозная ночь, последняя перед Кимас-озером.
Опять нажигало с одного бока и подмораживало другой, опять трещали сосны, и сидели у костров сторожевые, опять казалось в полусне, что не было начала походу нашему, не будет ему и конца...
Если завтра мы не уничтожим неприятельский штаб (цель нашего рейда), война затянется до весны.