Падение Кимас-озера
Шрифт:
Колокол все еще продолжает бубнить, но в его звоне я начинаю улавливать обычную спокойную размеренность, а не панику набата.
Пуля из маузера рыжего фельдфебеля попала в курсанта из моего отделения. Он присел на снег.
— Матти, не робей! Все в исправности! Ничего, легко! — кричит он мне в ответ, явно сдерживая стон боли.
Я разрядил вслед рыжему наган, но напрасно: дверь сарая захлопнулась.
Толщина стен неизвестна, лишних патронов нет, и нет времени на осаду, а из этой оконной дыры они
Ребята остановились, вскинув винтовки. В моем нагане нет больше патронов: после вчерашних выстрелов я забыл его снова зарядить. Но ничего, дело поправимое. Я на бегу опускаю руку в валенок, чтобы выудить из него мой трофейный браунинг.
Чорта с два! Браунинг за что-то зацепился, и его никак невозможно вытащить.
Я уже вплотную у сарая.
У самой стены сарая лежат в поленнице дрова. Я подбегаю к поленнице, хватаю небольшое, но занозистое полено. Я кричу громко, изо всей силы, чтобы слыхали в сарае:
— Товарищи курсанты, отойдите подальше, я бросаю в сарай гранату!
Изо всей силы мечу в дыру сарая это полено и подскакиваю сразу к двери.
Занозы остаются в ладони.
Умный Лейно рядом со мной.
Дверь быстро распахивается, и с маузером в руке выскакивает рыжий детина. Но, почувствовав у своего виска дуло моего, чорт возьми, незаряженного нагана, по моему окрику быстро бросает маузер на снег.
За фельдфебелем выскакивает второй лахтарь. Его принимает Лейно. Я передаю бородача подошедшему курсанту и, стреляя из маузера в темноту сарая, кричу:
— Бросайте оружие, выходите на свет, жизнь будет сохранена!
И, лишенные своего командира, один за другим выскочили испуганные лахтари из своего убежища.
Так первая часть нашей работы проведена была чисто.
Одиннадцать пленных, горячий маузер в руке, три револьвера — для одного боя более чем достаточно.
От нашего сарая видна была церковь с колокольней.
Звон прекратился.
Из церкви выскакивают белые, многие из них вооружены. Некоторые из них вскидывают винтовки к плечу и стреляют в сторону берега.
— Яскелайнен, — говорю я товарищу, — пулеметный огонь! Направление — храм божий!
Яскелайнен застрекотал на своей швейной машинке.
Лахтери, беспорядочно отстреливаясь, рассеялись.
— Вперед, ребята!
У сарая остался один караулить пленных.
Пять человек бежали за мной.
Площадь перед церковью была уже пуста. Но не успели мы добежать до нее, как из-за изб и изгородей справа выскочил товарищ Суси с группой курсантов.
Хейконен шел впереди.
«Вперед!» — крикнул он, и мы побежали вперед.
Мы находились на краю мыса. Остальная часть деревни — как раз та, где находился штаб, — лежала перед нами на северном берегу озера метрах в двухстах — двухстах
— Так-то вы встречаете помощь из Финляндии! — закричал товарищ Хейконен.
И вдруг в тылу белых, с запада, раздались выстрелы, сначала разрозненные, а затем правильно организованные. Это начал наступление, едва успев занять назначенное ему исходное положение, Карьялайнен со своей второй ротой.
Офицер остановился, прислушался: он, казалось, понял, что мы его обошли. Затем он обернулся и стал быстро уходить на своих лыжах налево, к лесу.
За ним побежал второй офицер и еще несколько.
Я не привык обращаться с маузером, и кроме того у этого револьвера была слишком резкая отдача. Вот почему все три пули пошли «за молоком». Но все же, размахивая разряженным револьвером, громко выкрикивая ругательства, я бежал перед, к двухэтажному дому, над которым развевался белый флаг. Лейно был уже впереди меня.
Я вскочил на крыльцо.
Слева приближались курсанты второй роты; их вел Карьялайнен.
Хейконен быстро шел, отдавая приказания:
— Немедленно крой вперед, вправо! Необходимо перехватить штабистов!
На дверях было написано: «Штаб». У крыльца в нетерпении рыл снег копытом породистый белый жеребец.
Выстрелы прекратились.
— Мы взяли деревню, — сказал мне спокойно, как на вечерней поверке, Хейконен. — Матти, где твой шлем?
И только после этого внезапного вопроса я почувствовал холодок на голове.
Проведя рукой по смерзающимся от выступившего ранее пота волосам, я убедился, что действительно шлема не было.
— Лахтарская пуля, должно быть, сбила его ко всем чертям! — почему-то очень громко прокричал я и вскочил в помещение штаба белых.
Комната напоминала обычную полковую канцелярию.
Товарищ Суси уже рылся в бумагах, разбирая их.
Несколько папок с делами валялось на полу.
Я взглянул на часы-ходики: они шли спокойно, как будто ничего не случилось.
Полчаса, всего полчаса тому назад, я отдавал приказание отделению итти за мной вниз по склону. И вдруг я вижу — товарищ Суси поднимает со стола папку, а под папкой лежит портфель, кожаный портфель с знакомой монограммой. Ведь это была точно такая же монограмма, как и на портфеле штабс-капитана Верховского, и портфель был вылитой копией портфеля, захваченного мною в рейде под Кронштадтом.
Я подскочил к столу, рванул к себе портфель. Он был открыт. Из него посыпались на пол записки, письма, бумаги. Я поднял конверт и прочитал: штабс-капитану Петру Ивановичу Верховскому, Гельсингфорс и так далее. Штемпель — Париж.