Падение небес
Шрифт:
К запаху дыма примешался аромат кулеша с салом, когда трубы зазвучали вновь.
– Молебен о павших… – определил фа-Тарин. – Хотя кого сегодня поминать, кровь глубин? Не уродов же этих?
Но торопливо вышел наружу и повернулся к черно-алому шатру Господина, около которого уже установили алтарь и привели двоих пленников. Рядом с командиром встали сотники, покинули места у костров простые воины.
Тринадцатый появился из шатра, облаченный в то одеяние, какое ранее носили на ритуалах главы ячеек – высокая шапка из черного сафьяна с раздвоенным в виде рогов верхом,
– Братья! – объявил он так, что услышали все до единого воины. – Вспомним же тех, кто умер ныне! Дабы память их и сила не достались ложным богам, а напитали нас и помогли нам победить!
Первый из пленников лег на алтарь, и кривой нож в руке Господина с хрустом вспорол ему ребра. Закапала кровь с вырванного из груди сердца, и над головой Сокрытого, Ставшего Явным, появился круг из тринадцати багровых звездочек.
Ларин фа-Тарин вместе с остальными начал читать особую молитву, именуемую обычно «путеводной». Она была о тех, кто умер ради Тринадцатого, и после гибели был готов продолжить служить ему. Позволял им найти верную дорогу в посмертном мраке, не попасть в лапы ложных богов.
В какой-то момент тысячник заметил, что летающие чудовища спустились ниже, повисли над самыми головами. Ходячие подошли ближе, так, чтобы видеть алтарь и Господина около него.
Зазвучали имена тех, кто сегодня встретил смерть.
Сначала назвали роданов, погибших, по большому счету, случайно – оказавшихся под тушей упавшего наземь «союзника», угодивших под струю пламени, что вырвалась из драконьей пасти.
Затем Тринадцатый начал выкрикивать некие сочетания звуков, что в принципе не может породить горло родана, произносить слова из щелчков, свиста, шипения и рычания, повизгивания и шороха. И когда выговорил первое, труп покрытого черной чешуей великана вспыхнул синим огнем и в считанные мгновения превратился в пепел.
Его собратья дружно заревели, заставив многих роданов вздрогнуть.
Господин называл имена, и чудовища одно за другим сгорали, исчезали. И каждый раз, когда это происходило, фа-Тарин ощущал упругие толчки магической силы, текшей к алтарю.
Тринадцатый алчно пил ее, пируя на чужой смерти.
Тысячнику пришла крамольная мысль: что, может быть, он так же пожирает и души умерших воинов? И только потому, что они малы и слабы, он никогда ранее не замечал, что именно творится во время погребального молебна? Так кто они для него тогда – братья и верные соратники или орудие и источник пищи?
Мысль оказалась настолько мерзкой, что фа-Тарина затошнило.
– Пусть идут с миром наши падшие друзья, – сказал Тринадцатый, закончив перечислять имена. – Мы отомстим за их смерть, – он потряс рукой с зажатым в ней окровавленным ножом, – отомстим страшно!
– Воистину так, – в полном согласии с ритуалом прошептали губы тысяч воинов, но лицо бога исказила гримаса недовольства.
– Отдыхайте, добрые ратники! – прогрохотал он. – Военачальников же прошу ко мне на совет!
Он взмахнул рукой и исчез, точно
– Проследи, чтобы был порядок, – сказал он. – А я пойду. Боюсь, что это затянется до ночи.
В глубине души гнома зрело недовольство. Больше всего на свете хотелось отдохнуть, несколько лишних часов отдать сну, а не сидеть перед Господином и выслушивать его речи о скорой победе. Это выглядело странно, ведь они должны без рассуждений повиноваться Тринадцатому, исполнять все его приказы, но ощущал он именно это.
Повиновение всегда являлось первой добродетелью для тех, кто веровал в Сокрытого, и фа-Тарин удивлялся сам себе. Сомнения, дух противоречия… уж не смущает ли его душу зловещее дыхание ложных богов?
Но Господин бы заметил их происки, не дал бы собратьям сотворить нечто подобное! Хотя он не сумел совладать с дождями, что наслали нынешние хозяева Небесного Чертога…
Или не захотел?
– Да, я пойду, – повторил тысячник, вызвав удивленные взгляды сотников, и в полном смешении чувств зашагал к ало-черному шатру.
У входа встретил Равида из Касти. Бывший командир всего войска, что ныне возглавлял конницу, выглядел мрачным и подавленным, на лбу его появились морщины.
– Что-то случилось? – осторожно спросил фа-Тарин.
– Нет, просто на душе неспокойно, – отозвался Равид, и тысячник подумал, что давнего соратника могут терзать те же сомнения. Хотел было намекнуть, что и ему тревожно, но промолчал.
Они вошли в шатер и склонили головы, приветствуя сидевшего в изящном кресле Господина.
– Проходите же, верные мои, и садитесь, – сказал тот голосом мягким, точно шелк, и фа-Тарин вздрогнул от страха.
Никогда ранее Тринадцатый не разговаривал подобным образом! Не значит ли это, что он разглядел сомнения в душах своих полководцев и собрал их только для того, чтобы покарать?
В шатре было душно, горели свечи в большом канделябре, распространяя аромат горячего воска. На лавках у стен сидели тысячники, насупленные, точно вороны холодной осенью. Даже Ворт-Лас казался пришибленным и глядел в землю, прикрытую толстыми коврами.
И еще тут почему-то разило свежей кровью.
Фа-Тарин и Равид сели на свободную лавку, что стояла рядом с троном Господина, и гном ощутил идущее от Тринадцатого горячее дуновение. Сокрытый, что стал Явным, находился в обличье необычайно могучего гоблина, но глаза его пылали двумя красными факелами.
– Все на месте, как я вижу, – сказал Господин, и взгляд его, тяжелый, будто скала, прошел по полководцам. Кто-то кашлянул, кто-то вздрогнул, фа-Тарина прошиб холодный пот. – И еще я вижу, что сердца ваши терзают сомнения, что в них поселились ядовитые черви неуверенности.
Вот оно, началось. Фа-Тарин передернул плечами, испытывая вместе со страхом и облегчение. Не он один поддался насланному врагами искушению, пустил в душу семена неверия. Сейчас Тринадцатый должен помочь своим верным слугам отмыться от скверны, уничтожить ее грязные пятна…