Падение Софии (русский роман)
Шрифт:
— Бывший студент? — насторожился Порскин. — Почему же бывший? У меня имеются данные о том, что вы пытаетесь завершить свое образование.
— Вчера меня вытурили из университета, — криво улыбаясь, сказал Витольд. — Скоро и официальную бумагу пришлют. Вам разве об этом еще не сообщили?
Не сводя с Витольда глаз, Порскин покачал головой.
— Мне многое уже сообщили, но о вашем изгнании из рая слышу впервые.
— Новость больно свежая, — сказал Витольд. — Да и мало кому интересная.
— Про ваши отношения с убитой, — напомнил Порскин.
— С Анной Николаевной мы виделись изредка. Не скрою, хотелось бы чаще. Она, как и я, интересовалась палеонтологией.
— Вы были любовниками, — будничным тоном объявил Порскин.
Витольд долго смотрел на него мутными глазами, потом снял с носа очки и дико расхохотался, протирая пальцами стекла.
— Любовниками? Любовниками? Это вам кто сказал? Любовниками?
— А что здесь неожиданного? — возразил Порскин. — Женщина скучала, вы, очевидно, тоже. Она, как вы сами заметили, независима, не слишком молода… Вряд ли она сильно опасалась за свою репутацию.
— А я, по-вашему, воспользовался? — Витольд нахлобучил на нос очки.
Порскин пожал плечами.
— Можно и так выразиться, хотя я предпочел бы помягче… Вчера в театре вы поссорились. Этому было немало свидетелей.
— Мы не ссорились, — сказал Витольд.
— Размахиванье руками, разговор на повышенных тонах, вскакиванье с кресла, перебивание друг друга — это, по-вашему, не ссора?
— Не знаю, как это выглядело со стороны, — повторил Витольд упрямо, — но мы не ссорились. Мы просто беседовали.
— О чем?
— Это был научный спор.
— О чем? — повысил голос Порскин.
— О палеонтологии.
— Хотите уверить меня в том, что палеонтология вызвала у вас обоих такие приступы ярости? — Порскин прищурился.
— Господин Порскин, самые невинные вещи как раз и вызывают наибольшую ярость. Проблемы грудного вскармливания детей, идентификации фарфоровых кукол, использования при печении пирогов кулинарного жира, — все это вводит в осатанение людей вполне приличных и даже добрых. Никогда не замечали?
— Не имел случая, — процедил Порскин.
— Ну так понаблюдайте… Заведите об этом речь в какой-нибудь гостиной — и увидите, как через полчаса добродушные матроны и даже некоторые благоразумные мужи начнут брызгать друг в друга ядовитой слюной.
— Вы чрезвычайно категоричны, господин Безценный.
— А вы недалёки, если отворачиваетесь от очевидного, — парировал Витольд.
Они помолчали. Потом Порскин заговорил немного другим, более приглушенным тоном:
— Итак, вы категорически отрицаете, что между вами и погибшей Анной Николаевной Скарятиной существовала любовная связь?
—
— Что означает — «любил»?
— Не то, что вы подразумеваете.
— Вы отрицаете вашу ссору вчера в ложе?
— Отрицаю.
— Настаиваете на том, что это был дружеский спор?
— Настаиваю.
— Вы только вчера узнали о вашем исключении из университета?
— Да, — сказал Витольд. — Вчера.
— Свидетели показывают, что один раз вы даже ударили Анну Николаевну, — после выразительной паузы произнес следователь.
Я почувствовал, что холодею от ужаса.
Макрина, забытая нами в углу, тихо ахнула и прикрыла рот рукой.
Витольд побагровел.
— Я ее ударил? — переспросил он, приподнимаясь. — Это какая же сволочь, интересно, врет?
— Господин Лисистратов, в частности. Вопрос, впрочем, в том, точно ли он врет…
— Черт! Идиот! — взорвался Витольд. — В жизни не поднял бы на нее руки… Кретин, пьяница! — Он покусал губу и вдруг опять расхохотался. — А, понял, что он увидел да истолковал по-своему… Это была тетрадь.
— Что? — Порскин даже задохнулся. — О чем вы говорите?
— У Анны Николаевны была с собой тетрадь с полевыми дневниками одной экспедиции… Мы, собственно, как раз и спорили по поводу одного места в этих записях. Наверное, я разгорячился и сильно хлопнул по тетради, а Лисистратов решил, будто я замахиваюсь на самоё Анну Николаевну.
— Полевые дневники одной экспедиции? — переспросил Порскин. — Вы хоть сами себя слышите, Безценный? Что вы несете?
— Какое слово из сказанных мной прозвучало неотчетливо? — огрызнулся Витольд.
— Смените тон, — приказал Порскин. Витольд сверкнул на него очками и не ответил. — Вы хорошо разглядели госпожу Скарятину в театре? Помните, как она выглядела вчера вечером?
— Разумеется, если я ее, по вашим словам, прямо в ложе и убил, — сказал Витольд. Он снял очки, бросил их на стол и прибавил: — Черт знает что.
— Она была в изящном наряде, с меховой накидкой и диадемой, украшенной изумрудами, — продолжал Порскин.
— Очевидно, — сказал Витольд.
— То есть, оделась соответственно обстоятельствам.
— Очевидно, — повторил Витольд.
— В таком случае, как вписывается в этот облик дневник полевой экспедиции? — с торжеством вопросил Порскин. — Насколько я понимаю, подобные дневники обыкновенно имеют вид затрепанной тетрадки, весьма нечистой, с размазанными насекомыми, пятнами почвы и так далее. И все-таки вы продолжаете настаивать на том, что госпожа Скарятина взяла с собой в театр такую неподобающую вещь?