Падение Святого города

Бэккер Р. Скотт

Консульт пришел.

— Мы — люди,— ответил он.— Такие же, как и все. Немного постояв над ним, она повернулась и скользнула по

портику, словно в танце, совершенно нагая.

— Я,— сказала она, развалившись в черном бамбуковом кресле,— не верю тебе.

Краем глаза он видел, как она ощупала свои груди, потом прижала ладони к животу. Подняла колено и погрузила пальцы глубоко в свое лоно. Она заворковала от наслаждения, словно впервые пробовала какое-то особенное лакомство. Затем с улыбкой вынула два блестящих влажных

пальца и поднесла их ко рту.

Она поглотила их.

— Твое семя,— прошептала она,— горькое... «Тварь хочет спровоцировать меня».

Келлхус повернулся к ней, погрузил ее в котел своего внимания. Неровный пульс. Короткое дыхание. Капельки пота, слива-

ющиеся в струйки. Он ощущал, как зудит в ночи ее кожа, чувствовал привкус соли. Он видел, как вздымается ее грудь, как горит ее чрево. Но ее мысли... казалось, что все связи между лицом и душой разъяты и прикреплены к чему-то гладкому и чужому. К чему-то нелюдскому.

Он улыбнулся, как отец, который хочет преподать ласковый урок капризному сыну.

— Ты не можешь меня убить,— сказал он.— Я недостижим для тебя.

Она усмехнулась.

— Почему ты так думаешь? Ты не знаешь ничего ни обо мне, ни о моем народе.

Он не понял, почему она говорила таким тоном и с таким выражением лица, но намек на усмешку уловил безошибочно. Тварь презирала снисходительность.

Гордая тварь.

Она рассмеялась.

— Ты думаешь, байки Ахкеймиона могут тебя к чему-то приготовить? Сны Завета — лишь осколок того, что я испытал. Того, что я видел. Я был в тени He-бога. Я смотрел в пустоту и закрывал ваш мир кончиком своего пальца... Нет, ты ничего обо мне не знаешь.

Расширенные зрачки. Набухшие соски. Слабый румянец на лице и груди. Пальцы, теребящие завитки волос в паху. Келлхус подумал о шранках и об их безумной, похотливой жажде крови. О Сарцелле — его член твердел от одного предвкушения жестокости тогда, ночью у галеотского костра...

Как похоже.

Он понял, что они были образцом для собственных творений. Они вживляли в подмененных свою кровожадность, делали их жажду инструментом власти.

— Так что ты тогда? — спросил Келлхус— Что такое инхорои?

— Мы,— проворковала она,— раса любовников.

Ожидаемый ответ. В его голове мелькали бесчисленные воспоминания, намеки. Ахкеймион всегда говорил об этой мерзости... Он стер напряжение с лица, изображая глубокую печаль.

— Поэтому вы и прокляты.

Дрожащие ноздри. Небольшое ускорение пульса.

— Мы рождены для проклятия,— сказала она с обманчивым спокойствием.— Сама наша природа есть наше преступление. Посмотри на это роскошное тело. На высокую грудь. На храм ее естества. Я проникаю в женщину, потому что таков мой долг.— Во время разговора она ласкала свой лобок, крепче стискивала левую грудь.— И что взамен? — прошептала она,— За это я должна кипеть в озере пламени? Из-за ограниченности тела?

Келлхус

не постигал всей глубины нечеловеческого разума твари, но он видел, что она подсчитывает обиды. Все души, иногда без необходимости, в качестве аргумента и оружия обвиняют других в непонимании. Каждый в центре мира помещает себя.

— Самоотречение — это выход,— сказал Келлхус— Границы вписаны в порядок вещей.

Она ответила ему взглядом, какого не могло быть у Эсменет, с отвращением отвергая его напыщенность. «Оно понимает, что я пытаюсь сделать».

— Но ты,— с убийственной иронией отозвалась она,— ты-то способен переписать мою судьбу, пророк? — Тварь расхохоталась.

— Для твоего племени нет прощения.

Она приподняла бедра навстречу влажным и трепещущим пальцам.

— Но е-е-есть...

— Значит, ты разрушишь мир?

Она содрогнулась в экстазе. Опустила зад и скрестила ноги, зажав пальцы между бедер.

— Чтобы спасти мою душу? Пока есть люди, мы преступники, а я проклята. Скажи, дунианин, по чьему следу ты идешь? Что сделаешь ты для спасения своей души?

След, сказала она... Скюльвенд.

«Надо было убить его».

Она усмехнулась в ответ на его молчание.

— Ты уже знаешь, правда? Я помню тебя, помню сладкую боль, когда я висела на твоем бронзовом крюке. Совокупление — это просто порядок вещей. Голод. Насыщение. Люди украшают себя золотом. Люди наряжаются. Люди танцуют свои танцы и ничего не различают... Но в конце концов все сводится к любви.— Она

внезапно встала и пошла к нему. Ее руки блуждали по узорам от сиденья, что отпечатались на ее коже.— Любовь есть путь... А те мелкие демоны, которых вы называете богами, требуют иного? Велика ли награда за наше страдание? Нет,— Она остановилась перед ним, великолепная в игре света и тени.— Я сцасу мою душу.

Она протянула руку и провела сияющим пальцем по его губам. Эсменет, жаждущая совокупления. Несмотря на своё происхождение и воспитание, Келлхус ощутил пробуждение древнего инстинкта...

«Что это за игра?»

Он схватил ее за запястье.

— Она не любит тебя,— сказала она, вырывая руку,— Не любит по-настоящему.

Эти слова раздражали. Но почему? Что это за тьма? Боль?

— Она поклоняется мне,— услышал свой ответ Келлхус,— и пока не поняла разницы между поклонением и любовью.

Сколько еще тайн видит эта тварь? Много ли ей известно?

— Великолепно,— сказала она.— То, чего ты достиг... Столько украдено!

Тварь говорила так, словно знать много — значит знать все. «Она пытается соблазнить меня, подстрекнуть к откровенному разговору».

— Мой отец пробыл там тридцать лет.

— Достаточно долго, чтобы для победы над ним понадобилось Священное воинство?

— Да.

Она улыбнулась, провела двумя пальцами по вспотевшей груди. Тело ее было юным, но глаза оставались древними.