Падение Святого города
Шрифт:
Ийок успел справиться с делом, поняла Эсменет. Она пыталась не думать об Ахкеймионе — сколько он вытерпел от этого человека...
— Чигра-а-а-а-а... Ку-урнарха муркмук шри-и-и-и...
— Какой-то врожденный импульс,— говорил Ахкеймион, словно завершал недосказанную мысль.— Так гусеница сжимается в кольцо, если ее тронешь. Похоже, то же происходит и с ними, когда они попадают в плен.
Эсменет вздрогнула и наклонилась, чтобы выжать воду из волос, затем промокнула лицо подкладкой сюрко. На ткани остались пятна — краска с глаз
«Кого ты пытаешься обмануть?»
Неужели все высокопоставленные люди испытывают те же чувства? Постоянный страх. Каждое слово и действие чревато тяжкими последствиями, заходящими далеко и глубоко. Консульт на самом деле существует.
— Нет,— сказал Келлхус— Ты меряешь их человеческими мерками.— Он укоризненно улыбнулся Ахкеймиону, и Эсменет тоже улыбнулась — Ты предполагаешь, что он обладает личностью и скрывает ее. Но все особенности их характера — краденые. Под ними лишь животный рудимент личности. Они — оболочки. Пародия на душу.
— И этого более чем достаточно,— поморщившись, ответил Ахкеймион.
Смысл был ясен: более чем достаточно, чтобы подменить нас.
— Более чем достаточно,— повторил Келлхус, хотя его интонация — печаль, сожаление, дурное предчувствие — заставила его слова звучать совсем по-иному.
Все еще не обсохнув, Эсменет села рядом с Келлхусом — так, чтобы он оказался между ней и Ахкеймионом. Внезапно она обнаружила, что находится в центре внимания, и это было головокружительное ощущение.
— Тот, кого подменили этим созданием,— проговорил Келлхус,— кто он?
Она постаралась не смотреть на него заискивающе.
— Один из рабов-солдат,— ответила она.— Джаврег... Он принадлежал румкару.
— Плаксе,— сказал Ахкеймион. Так чародеи называли лучника с хорой — того, кто «плакал» Слезами Бога.
Румкары, слышала Эсменет, славились как самые смертоносные стрелки в Трех Морях, Она кивнула.
— Из-за этого он и привлек к себе внимание Элеазара. Багряные Шпили поощряют связи между членами их элитных формирований. А любовник румкара донес на него своему начальству. Похоже, они испытывали его лицо булавками.
Эсменет взглянула на Келлхуса с чувством, которое хотела бы считать гордостью, но на самом деле оно больше походило на тоску.
— Эффективно,— кивнул он.— Но неразумно с точки зрения практической пользы.
Он не смотрел на Эсменет, но ласково пожал ее плечо и обошел оборотня по кругу. Пространство между ней и Ахкеймионом внезапно оказалось... обнажено.
— А как ты думаешь? — спросил Ахкеймион.— Мы могли бы схватить его при подготовке к убийству?
Эсменет было неуютно, но она обернулась к нему, уловив дрожь в его голосе. Мгновение она глядела в его округленные глаза, затем отвела взор.
Осторожность, поняла она, не избавляет от страха совершить непоправимую ошибку.
—
— Но какой риск...— проговорил Ахкеймион.— Багряные Шпили никого не проверяют более тщательно, чем своих румкаров. Хозяин твари должен это знать.
— Конечно,— ответил Келлхус— Это свидетельствует об отчаянии.
Непонятно почему она вспомнила тот день в Сумне, когда они с Ахкеймионом и Инрау спорили о смысле предложения, сделанного Майтанетом Багряным Шпилям. В тот день впервые мужчины слушали ее.
— Подумай,— сказала она, собрав всю уверенность, какую только могла найти.— У тебя великая душа, Келлхус. У тебя самый проницательный ум. Ты пришел предотвратить Второй Армагеддон. Разве ты не понимаешь, что они пойдут на все, лишь бы не позволить открыть тебе Гнозис? На все.
— Чигра-а-а-а-а,— выла тварь.— Пут хара ки зурот...
Ахкеймион глянул на Келлхуса, прежде чем с необычной смелостью повернуться к Эсменет.
— Я думаю, это верно,— сказал он, глядя на нее с откровенным восхищением,— Возможно, мы можем вздохнуть спокойно, а может быть, нет. В любом случае, мы должны оградить тебя от всех, насколько это в наших силах.
Покровительство во взгляде Ахкеймиона могло бы оскорбить ее, но одновременно в нем было и извинение, и душераздирающее признание.
Она не могла этого вынести.
Тьма и стук дождя.
Оборотень лежал неподвижно, хотя от запаха стражника, задувавшего лампы, его фаллос затвердел и резко встал. Острый запах страха.
Кандалы натирали, но тварь не чувствовала боли. Воздух холодил, но тварь не чувствовала холода.
Она понимала, что ее принесли в жертву, знала, что ее ожидают мучения, но безоговорочно верила, что Древний Отец не покинул ее.
Тварь долго говорила с пленными собратьями. Она знала, сколько народу будет ее стеречь, знала замысловатые пароли, которые понадобятся, чтобы увидеть ее. Тварь была обречена без надежды на спасение, но все же она будет спасена — эти два утверждения без противоречий уживались в том, что заменяло ей душу.
Есть только одна мера, одна Истина — теплая, влажная и кровавая. Одна мысль о ней заставляла твердеть член оборотня! Как он томился! Как горел!
Тварь погрузилась в сумеречное состояние, которое она называла мыслью, и мечтала о том, как овладеет своими врагами...
Когда нужное время истекло, она резко подняла голову и собрала лицо. Инстинктивно проверила на крепость узы и кандалы. Металл заскрежетал. Дерево затрещало.
Затем тварь завопила, хотя человеческое ухо не услышало бы этот вопль:
— Ютмирзур!
Резкий и пронзительный крик пролетел над армией спящих, свернувшись в клубок от холода и сырости, людей — туда, где братья-твари залегли в дождливой ночи, словно шакалы.
— Ют-йяга мирзур!
Два слова на агхурзойском, их священном языке: «Они верят».