Падение во грех
Шрифт:
Но не имеют смысла и глупые, шумные вечеринки… так чего же я вообще хочу?
Вернувшись после школы в день своего шестнадцатилетия, я заперлась в своей комнате, и села за письменный стол, уронив голову на руки. Домашнее задание было небрежно брошено в угол. Всё равно впереди выходные… успею….
Я тяжёло вздохнула и взглянула на подарки, стоящие в самом углу стола. Казалось, эти подарки просили прощения за то, что их дарят в этот день. Обёрнутые в чёрную траурную бумагу, не подписанные от кого… меня никогда никто не поздравлял, никто ничего не желал… лишь
Мне захотелось выбросить эти подарки в мусорную корзину. Я ненавидела всё, что окружало меня, всю эту траурную скорбь… если им так противно, что я родилась в этот день, почему бы просто не отмечать мой день рождения по-настоящему в какой-нибудь другой? Но нет… они хотели, чтобы я помнила этот день, чтобы помнила, что я родилась в день смерти Розетты, значит, от меня требуется оправдывать её память… значит, мне стоит подступится своим эгоизмом ради… ради мёртвой девчонке, которой уже абсолютно наплевать на все эти почести! Я яростно подняла голову и перевела взгляд на окно. Ненавижу смерть! Ненавижу кладбища! Ненавижу траур!
Я яростно смахнула со стола подарки. Кажется, там что-то разбилось… плевать! Всё равно мне никогда не нравится то, что мне дарят… хотя, на что рассчитывает та, которой просто ненавидит любые вещи, созданные Системой… любые её подарки… подачки… подарки нам дарят только по необходимости, только потому что так установлено правилами! В этих подарках совершенно нет искренности, нет души!
В гневе я упала на кровать, давясь злыми слезами. Все мои дни рождения были невыносимы… но этот обещал быть просто «особенным».
Потому что эту мертвячку, Сателлу Хабенхайт, всё-таки удалось разморозить. Вернее, это произошло само. Месяц назад охранник обнаружил её живой и дышащей. А вот её сестра, которая также была заморожена, исчезла… и так и не была найдена.
Весь этот месяц Сателлу выхаживал фонд Хендрик, приводил её в порядок после кристаллизации. Мой брат целыми днями пропадал там, заботясь о Сателле… и совершенно забыв обо мне.
«Ну почему, почему, почему мёртвых всегда любят больше, чем живых?» – всхлипывала я в подушку, давясь ядовитыми слезами. Быть может поэтому… они и не пытаются понять меня….
Мой брат… Эрик… он так нужен мне! Только с ним я могла поговорить, выговорится! Только он хоть что-то знал о моей Мечте, хоть как-то меня понимал! Только ему я могла признаться во всём, что так мучило меня… но даже ему дороже ожившие мертвецы, а не родная сестра…
Как же я всё это ненавижу!
А сегодня Сателла должна была, наконец, выйти из лаборатории и вернуться к нормальной жизни. Поскольку сегодня также был день смерти Розетты Кристофер, Эрик хотел показать Сателле фильм, который когда-то сняла моя бабушка, в надежде рассказать ей всё, что она пропустила, будучи замороженной… потом, разумеется, они поедут на кладбище, почтить память Розетты. А потом Эрик хотел познакомить Сателлу и с нами, своей семьёй и семьёй всех тех, кого она знала….
Просто
Я услышала, как в замке поворачивается ключ. Что ж, значит пришли… я кое-как поднялась с кровати. Поправила волосы, прошла в ванную… вроде бы, не заметно, что я плакала. Слёзы были мелкими, лицо не покраснело… не хочу, чтобы они видели, мои слёзы… не хочу, чтобы ко мне приставали с вопросом «что случилось»… всё равно не поймут… всё равно им не объяснить… и я опять буду виновата во всём….
Я спустилась в гостиную и села на диван, скрестив руки на груди. Такая уж у меня идиотская привычка. Если я задумаюсь или злюсь, пытаясь отчего-то огородится, я всегда скрещиваю на груди руки. Словно это может защитить от мира….
Джоно сел рядом, прижавшись ко мне. Я обняла его. Он не переносил знакомства с чужими людьми. Как и я, в-общем-то….
Отец, стоящий у двери, нахмурился, но ничего не сказал. Он всегда попрекал мне, что я больно поощряю в младшем брате необщительность… что он должен преодолевать свои страхи… ну-ну… я сама прекрасно помню, как это ненавистно, когда тебя силой толкают в общество….
Моя сестра Розмари, наоборот, чуть не подпрыгивала от нетерпения. Такой уж она была. Весёлая, живая, общительная. Не зря, всё же, её первое имя было Розетта. Она унаследовала от своей тёзки всю свою неиссякаемую энергию.
Но, всё же, судя по рассказам бабушки, моя сестра не была полной копией Розетты Кристофер. В ней не было ни грубости, ни мальчишеских повадок. Непоседливость Розмари была смягчена нежностью и глубокой вдумчивостью. Яркая девочка, любящая производить на других впечатление… Розмари танцевала и божественно пела. Думаю, она унаследовала всё это от бабушки Азмарии… ведь недаром это было её второе имя….
Наконец, дверь в гостиную открылась и вошли Эрик с Сателлой. Розмари сразу бросилась на шею старшему брату. Отец неодобрительно покачал головой, плотно сжав губы. Думаю, он потом скажет Розмари наедине, что он не одобряет такое поведение при гостях. Я хмыкнула про себя. Вот вечно так… когда дети подвижны и не могут усидеть на месте, их одёргивают и велят вести себя спокойно. А потом удивляются, когда ребёнок, став старше, страдает от болезней, происходящих из-за малоподвижного образа жизни….
Не вставая с дивана, я, нахмурившись, изучала Сателлу. Судя по всему, она не изменилась с той фотографии, что была сделана в 1924 году. Она не выглядела старше ни на один год. Что ж, чему тут удивляться… заморозка есть заморозка….
Я знала, что в 1924 Сателле было девятнадцать, но, всё же, она выглядела старше. Я бы дала ей намного больше… но это было не удивительно… те, кто пережил какую-то травму, часто выглядят старше своего возраста… я же из-за своих волос вообще похожа на старуху в шестнадцать лет… а ведь когда-то была блондинкой, как и другие члены моей семьи….