Падший ангел

Горбовский Глеб Яковлевич

ний) , бывший моряк, не снимавший тельняшку даже в

бане, а также бывший милиционер из псковских

крестьянских детей, к тому времени спившийся и

уволенный из органов. Однажды за игрой в шахма-

тишки, глядя в уставшие глаза экс-милиционера, со-

чинил я нехитрую песенку о пропащем постовом, ко-

торую спустя тридцать лет услыхал, сидя

в такси,

звучащую с магнитофонной ленты шофера.

У помещенья «Пиво — воды»

стоял непьяный постовой.

Он вышел родом из народа,

как говорится, парень свой.

К проживанию в очередной коммуналке был я

хорошо подготовлен. Житейским опытом. Помимо

многолюдных бараков, серых и сырых землянок,

зловонных камер, пятидесятиместных воинских па-

латок, десятиместных больничных палат и экспеди-

ционных будок-балков — классическая коммуналка

на Малой Подьяческой, затем такая же на 12-й ли-

нии, далее — на 9-й и вот еще одна, похоже, послед-

няя — на Пушкинской (не считая конечной комму-

налки на одном из кладбищ России).

О том, что коммуналку познал я в достаточной

степени и мере, что она отложила на моем «унутрен-

нем мире» свой несмываемый отпечаток, а правиль-

нее сказать — свое тавро или клеймо, говорит тот

факт, что этому социальному явлению посвятил я

немало стихов и даже поэм, одна из которых, «Квар-

тира № б, была в конце пятидесятых годов весьма

популярна среди литературной молодежи и даже хо-

дила в списках. Печатать подобные стихи было

трудно, и они, за малым исключением, пролежали

до нынешней благословенной поры мертвым грузом.

Существовала договоренность: постоянные посе-

тители моей девятиметровой, чтобы не будоражить

воображение жильцов, в дверной звонок не звонили, а

бросали в мое окно спичечный коробок, или медную

монетку, или еще что-нибудь по мелочи, благо окно

располагалось на доступной, бельэтажной высоте.

Причем преимуществом посещения обладали те из

пришельцев, кто, посигналив коробком, предъявлял

в смотровую щель окна дополнительный пропуск, а

именно —

торчащую из кармана металлическую

«белую головку» бутылочной пробки. В квартире,

помимо меня, проживало множество пьющих муж-

чин и женщин, способных угадывать по глазам и

другим признакам — с чем пришел посетитель, и

тогда в самый неподходящий, ответственный момент

разлития драгоценных капель в дверную щель

могла протиснуться посторонняя, дрожащая от ал-

когольной усталости рука с граненым стаканом

уличного происхождения. И нужно было скрепя серд-

це, с кровью отцеживать в этот стакан пару капель,

потому как соседи — живые люди и на их улице бы-

вает праздник и тогда они тоже не скупятся на жерт-

воприношения. «Торчит сосед, торчит бутылка вод-

ки...» — это из рубцовского стихотворения «В гостях»,

которое он написал, побывав у меня в «салоне».

Там, на Пушкинской в девятиметровой, как в за-

ле ожидания, нередко останавливались приезжие

люди из Москвы, Дальнего Востока, Молдавии, не-

черноземного Севера и прочих мест «необъятной ро-

дины». Иногда по престольным праздникам, а

также в дни чьих-либо рождений в мою девятимет-

ровую набивалось до сорока «стоячих» гостей. Но

чаще всего возникал посетитель-одиночка, посети-

тель-уникум со своими стихами, картинками, молит-

вами и проектами. Возникая, долго не задерживал-

ся, уступая место другим надеждам, другим прожек-

там, иллюзиям.

Мог объявиться веселый человек по имени Темп,

по фамилии Смирнов. Темпу ля, как все мы его зва-

ли. Желтозубый куряка-красавец с Невского про-

спекта, «стиляга» и завсегдатай ресторанов, застен-

чивый сочинитель юмористических рассказов, о ко-

торых ходили слухи, но которых никто из нас не

читал, сезонный работник изыскательских экспеди-

ций с греко-римским профилем, несколько припух-

шим после «вчерашнего», там, у себя на Невском, не

скупящийся на залихватские жесты и слова и женст-