Падший ангел
Шрифт:
румяных молодух.
На плитах — листья, лужи.
Мечты обнажены.
Вот шествует послушник
ученья сатаны.
Небесный свод распорот,
в прорехе — синева.
Здесь начинался город,
училась жить Нева.
Листва полуопала,
редеют
Собор Петра и Павла
уходит в небеса.
КРАСНОЕ И БЕЛОЕ
Россия — единое целое.
Но в заспанном сердце ее
то красное вспыхнет, то белое!
То кровное жжет, то — ничье.
За прошлым грядущее гонится, —
приспичило марши играть!
И вот уже красная конница
несется на белую рать.
На что разрешение выпадет —
о том и молчим, и поем.
То кровушка белая выпита,
то кровушку красную пьем.
А ежели драться не велено —
ударимся в сон-тишину...
И вот уже беленьким, беленьким,
как снегом, заносит страну.
...Но, вычерпав время напрасное,
над белым, чью грязь не отмыть,
мы будем оплакивать красное
и маршами душу томить.
СОРОКОУСТ
Какое сказочное слово —
Сорокоуст! Букет из губ.
Не смысла груз, не грусть-основа
мне строй его музыки люб!
Сорокоуст! — рокочет слитно.
Как струны или провода...
Не поминальная молитва,
а Слово, снятое с креста!
Живое, сущее, густое,
колючее — терновый куст,
дыханьем жизни налитое
и — жгучим хладом смертных уст
ПРИТЧА
О ПЕРВОПРИЧИНЕ ЗЛА
Очнулся на больничной койке.
«Дышу! — подумал. — Повезло».
Затем, измученный, но стойкий,
спросил: «Откуда в мире — зло?
А что, — вздохнул, — имею право
спросить: страдал, сбивали с ног, —
война, тюрьма... Любовь-отрава.
И — на краю! И — одинок...
Кто виноват, что я печален?
Что совесть... меньше на размер?
Кто
А может — вовсе Люцифер?
О, где она, первопричина
всех зол земных, владевших мной?»
...И тут расслабленный мужчина
рванулся с койки — в мир иной.
Но в те расстанные мгновенья,
что нам даются, как венец,
ему пригрезилось виденье:
одно из множества сердец...
Все в язвах зависти кислотной,
в рубцах тщеславия, в слезах
неверия, в тоске бесплотной —
оно висело в небесах.
И голос был как запах серы,
как эхо дна — в небесну высь:
«Соль зла в твоем гнездится сердце,
взгляни в него — и ужаснись».
ТРЕТЬИ
Памяти мирных граждан войны
Участникам войны — почет и ордена,
смерть и бессмертье,
а на долю третьих
(в борьбе сторон — есть третья сторона),
на долю третьих —
лишь ухмылка смерти.
А если — жизнь, то чаще без отца,
без дома, без любви,
с душою инвалида...
Участникам войны,
тем, кто глотнул свинца,
и тем, кто не глотнул, —
и слава, и эгида.
Жить под эгидой подвига — одно.
Жить под опекой ужаса — другое.
Участникам войны завидовать грешно.
А третьим...
Вот ведь дело-то какое.
МУЗЫКА
Касаясь при жизни всего понемногу,
однажды подумать в концертных слезах:
«А все-таки музыка — ниточка к Богу!
Связует! И мы забываем свой страх...»
Веселье прокиснет. И радость прогоркнет.
И сухо на сердце. И холод в глазах.
Но музыка добрые слезы исторгнет!
И чаши качнутся на судных весах.
* * *
Я схоронил свою мечту:
Она во мне, как в темном склепе,
а ей бы плавать в синем небе,
цедя сквозь зубы высоту!
Я пережил себя в себе.
Тот человек, что звался мною,
стал запредельной тишиною,
росой на ангельской тропе.
Но... я узнал в пучине дня,