Пакт, изменивший ход истории
Шрифт:
Важнейшей частью проблемы историко-геополитического наследия Второй мировой войны является вопрос о ее непосредственных инициаторах. Здесь мы сталкиваемся с тайной секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении, с загадочными обстоятельствами его сопровождающими.
Казалось бы, после начала войны между Советским Союзом и Германией 22 июня 1941 г. одна из сторон могла бы попытаться, разгласив тайну протокола, добиться политико-пропагандистского выигрыша, обвинив во всех смертных грехах бывшего «заклятого друга». Но ничего подобного не случилось. Что же оказалось весомее взаимной ненависти тоталитарных режимов, схватившихся не на жизнь, а на смерть?
Наиболее
Все же, как уже подчеркивалось, дело было не столько в приложенном к пакту секретном дополнительном протоколе, сколько в самом пакте. Возникший с самого начала всеобщий интерес к закулисным маневрам, окружавшим заключение советско-германского пакта, и вероятным секретным договоренностям помимо объявленного соглашения, как бы заслонил собой его подлинную роль. Вплоть до наших дней можно встретить суждения о том, что советско-германский пакт как таковой вполне был в духе норм международного права, практически закрывая тему геополитической сущности пакта и тем самым избегая постановки вопроса о подлинных целях сторон, его подписавших.
Однако был ли на самом деле советско-германский пакт просто соглашением о ненападении, как он формально именовался? Не только приложенный к пакту секретный протокол о разделе сфер влияния в Восточной Европе, но и обнародованные положения пакта шли дальше заурядного двустороннего межгосударственного соглашения.
Согласно преамбуле советско-германского договора (пакта) о ненападении, стороны руководствовались «желанием укрепления дела мира между СССР и Германией»{775}. Именно так — между СССР и Германией. В момент, когда сроки немецкого нападения на Польшу исчислялось днями, с предсказуемым вовлечением в конфликт западных стран, договаривающиеся стороны давали знать, что их заботят исключительно собственные взаимоотношения. И поскольку как раз в это время СССР вел переговоры с Англией и Францией для предотвращения масштабного конфликта в Европе, советское обязательство «укрепить дело мира» с одной Германией означало недвусмысленное поощрение ее агрессии. Современники событий, еще не зная о тайной советско-германской сделке о разделе Восточной Европы, задавались вопросом, какой ценой Гитлер купил согласие Сталина на пакт.
Преамбула пакта содержала также ссылку на то, что стороны исходят из «основных положений» Берлинского договора 1926 г. Провозглашение преемственности договорных отношений между Советским Союзом и Веймарской Германией, с одной стороны, и сталинским Советским Союзом и гитлеровской Германией, с другой, указывало на их предназначение — единение против Запада, отражая их многолетние усилия по подрыву Версальской системы. Не случайно в преамбуле не нашлось места положению Берлинского договора о том, что стороны руководствовались «желанием сделать все, что может способствовать сохранению всеобщего мира» (здесь и далее курсив в цитатах мой){776}.
Анализ статей пакта подтверждает обоснованность его однозначного толкования.
По статье 1-й пакта стороны обязывались «воздерживаться от
Две другие статьи касались случаев вовлечения в конфликты договаривающихся сторон. Предусматривалось, что если одна из сторон «окажется объектом военных действий со стороны третьей державы», то другая сторона «не будет поддерживать ни в какой форме эту державу» (ст. 2). Стороны также взаимно отказывались «участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны» (ст. 4). Это означало, что Германия отказывалась от Антикоминтерновского пакта 1936 г., а Советский Союз — от переговоров о коллективной безопасности со странами Запада{777}.
Еще две статьи закрепляли сближение участников пакта. По статье 3-й «затрагивающие их общие интересы» вопросы становились предметом взаимных консультаций; по статье 5-й — в случае возникновения споров или конфликтов между ними «по вопросам того или иного порядка», стороны обязывались разрешать их «исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями» или путем создания соответствующих комиссий.
Заключенный на десять лет (ст. 6), пакт вступал в силу «немедленно после его подписания» (ст. 7). «Немедленно» — так как дата немецкого нападения на Польшу была уже назначена.
Немедленное вступление в силу пакта и особенно отсутствие положения о прекращении его действия в отношении той стороны, которая сама совершит акт агрессии, тут же обратили на себя внимание. Это был тот самый классический случай подготовки к агрессии, о котором предупреждал в свое время М.М. Литвинов, возглавлявший Народный комиссариат иностранных дел СССР в 1930–1939 гг. Полемизируя с противниками коллективной безопасности, которые ратовали за двусторонние соглашения о ненападении, он говорил в сентябре 1935 г. на Ассамблее Лиги наций: «Не всякий пакт о ненападении имеет целью укрепление всеобщего мира. Б то время как пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом со своими соседями, имеют особую оговорку о недействительности пактов в случае совершения агрессии одной из сторон против любого третьего государства, мы знаем и другие пакты, отнюдь не случайно такой оговорки лишенные. Это значит, что государства, обеспечившие себе тыл или фланг подобным пактом о ненападении, резервируют себе возможность безнаказанного нападения на третьи государства»{778}.
Как и планировалось, первой жертвой сговора Сталина с Гитлером пала Польша, атакованная сначала Германией, затем Советским Союзом. Их совместное коммюнике от 18 сентября 1939 г. по поводу «задач советских и германских войск, действующих в Польше», содержало указание на соответствие военной акции двух стран «духу и букве» заключенного между ними пакта{779}. Такое вступление в силу пакта подвигло посольство Франции в Москве на официальный запрос, не означает ли коммюнике, «что между СССР и Германией заключен военный союз»{780}.