Палач Рима

Фаббри Роберт

С этими словами он сел на стул. Из крикливой сенаторской гущи выскочил Авл Плавтий.

— Призванные Отцы, минутку внимания! — крикнул он и подождал, когда шум уляжется. — Невинные в том смысле, что не совершили никаких преступлений, пожалуй. — Плавтий свысока посмотрел на двух испуганных детей. — Невинные в том, что касается их имени — позвольте не согласиться. Когда мы голосовали за смерть Сеяна, мы также голосовали за проклятие его памяти и за то, чтобы его имя было предано забвению, как будто его никогда не существовало.

Что

же это за Сенат, Призванные Отцы, если он отказывается от собственных решений? Разве не мы с вами приняли решение, чтобы любая память о Сеяне была стерта, а ведь они, — он вновь обвиняющим жестом указал на детей, — они носят его имя. Так что исполните свой долг и осудите их!

С этими словами Плавтий театрально взмахнул подолом тоги и сел. В зале воцарилась тишина. Сенаторы мысленно пытались оспорить его логику, но, очевидно, безуспешно. Когда никто не изъявил желания высказать свое мнение, стало ясно, что других выступающих не будет. Регул медленно поднялся на ноги.

— На голосование выносится следующее предложение: в соответствии с предыдущим решением Сената о проклятии его памяти, дети Сеяна, Капитон и Юнилла, должны быть преданы казни тем же способом, что и их отец. Прошу вас проголосовать.

К ужасу Веспасиана, большая часть сенаторов прошла справа от Регула.

— Что ж, пусть так и будет, — устало проговорил тот. — Решение принято. Позовите триумвира.

Веспасиан на свинцовых ногах вошел в зал и остановился за спиной у детей.

— Ты слышал приговор? — спросил его Регул.

— Да, консул.

— Тогда исполни свой долг.

Веспасиан собрал в кулак остатки воли. Похоже, Рим сегодня требует невозможного не только от него. Он положил руки на плечи детям. Мальчик поднял на него холодный, мертвый взгляд и стряхнул его руку.

— Куда мы идем, Капитон? — спросила Юнилла у брата.

— К отцу. — ответил тот, беря ее за руку.

— Но ведь его больше нет.

Мальчик кивнул.

— А что такое казнь?

Капитон сжал ей руку и с гордо поднятой головой повел за собой к распахнутым дверям.

Веспасиан зашагал вслед за ними. Сенат проводил их мертвой тишиной.

Они уже спустились на Форум, когда их догнал Гай.

— Прости меня, мой мальчик, что выбор пал на тебя, — пролепетал он.

— Но почему Авл Плавтий это сделал? Неужели ему мало крови?

— Боюсь, что Плавтий здесь ни при чем.

— Тогда чье же это предложение, дядя?

— Мое.

— Твое? Но почему?

— Так велела Антония, — ответил Гай, которого явно мучила совесть. — Она приказала схватить детей, чтобы отомстить Апикате за то, что та написала Тиберию. Она знала, что Ливилла должна умереть. Тиберий никогда не согласился бы на меньшее, и хотя Антония ненавидит собственную дочь, честь требовала отмщения за нее. И она приказала мне, чтобы я просил Сенат приговорить детей Сеяна к смерти. Я пытался отказаться, и тогда она пригрозила

мне.

— Чем же? — удивился Веспасиан. Что такого Антонии было известно про дядюшку Гая, что тот согласился на такой шаг?

Сенатор Поллон посмотрел племяннику в глаза.

— Моей жизнью, — просто ответил он и зашагал прочь.

Веспасиан посмотрел ему вслед и покачал головой, не зная, выполнила бы Антония свою угрозу или нет, откажись Гай исполнить ее распоряжение. Затем он вспомнил, как она сидела рядом с дверью камеры, в которой ждет смерти ее собственная дочь. И ответ пришел сам собой: для нее жизнь Гая — ничто по сравнению с тем, что она вынуждена делать ради долга и чести.

Проводив Гая взглядом, Веспасиан повернулся и пошел следом за детьми. Сопровождаемые центурионом городской когорты и его стражниками, те рука об руку шагали через Форум в Туллианум навстречу собственной смерти.

Шагая. Веспасиан вновь вспомнил бабушку, как та, потягивая вино из своего любимого кубка, говорила ему:

— Мой тебе совет, держись подальше от политики, в которой ты не разбираешься, и от сильных мира сего, ибо они преследуют одну-единственную цель, и цель эта — власть. Люди нашего сословия для них не более чем орудие для ее достижения. Орудие, которое потом можно выбросить за ненадобностью.

Мудрость этого предостережения предстала пред ним во всей своей глубине. Гай был всего лишь орудием. Орудием, возможно, когда-нибудь станет и он сам.

Центурион постучал в дверь Туллианума. Выждав с полминуты, ему открыл Спурий.

— Итак, кто к нам сегодня пожаловал? — произнес он, разглядывая детей и плотоядно облизывая губы.

— Исполни свой долг с достоинством и, главное, молчи! — прошипел на него Веспасиан. — Или же, да видят боги, я сделаю все для того, чтобы следующей жертвой стал ты сам.

Спурий никак не ожидал от него такой ярости и вопросительно посмотрел на Веспасиана. Заметив в его глазах блеск стали, он медленно кивнул в знак согласия и молча отступил от двери, впуская внутрь Капитона и его сестру.

— Что это за место? — спросила девочка, обводя взглядом холодное, темное помещение.

— Это место, где все кончается, Юнилла, — мягко ответил Капитон. — Не бойся.

— Рубим или крутим? — шепотом спросил Спурий у Веспасиана.

— Крутим, — выдавил из себя тот. — Главное, побыстрее.

Спурий заставил детей опуститься на колени. Тем временем один из подручных принес две удавки и надел на детские шеи. Поняв, что с ней делают, Юнилла разрыдалась.

— Стой! — неожиданно сказал Спурий. — Не могу. С девочкой не могу.

— Это почему же? — бросил ему Веспасиан. Его самого трясло от напряжения. — Ведь это воля Сената.

— Она ведь еще… ну, ты меня понимаешь, — пролепетал Спурий, подбирая слова. — И мы не можем, это противно заповедям богов.

Веспасиан закрыл глаза и зарылся лицом в ладони.