Палач в белом
Шрифт:
Эта компания выглядела, пожалуй, действительно необычно, и я по неосторожности слишком пристально на нее уставился. Мое невольное любопытство вышло мне боком, и произошло это за считаные секунды – я и опомниться не успел.
Заметив мой любопытный взгляд, накрашенный юноша вдруг резко остановился, смело посмотрел мне в глаза и распахнул кожаное пальто. Под пальто ничего не было, кроме очень узких черных плавок, буквально впившихся в его бледное изнеженное тело. Если он хотел меня поразить, то это ему вполне удалось – такого никудышного мужского тела я никогда раньше не видел. Это был кисель, заключенный
На мой взгляд, эти люди заслуживают сочувствия. При всей широте взглядов, привитых нам современными средствами массовой информации, мне трудно представить, как можно испытывать влечение к небритому, костистому и неуклюжему существу, коим является мужчина. В глубине души я сочувствую в этом плане даже женщинам, которым по воле природы приходится влюбляться не в прекрасные нежные создания, а в тех громоздких, нелепых и волосатых громил, которых им посылает судьба.
Однако этот тип истолковал мой взгляд по-своему. Внезапно отбросив в стороны полы шелестящего пальто, которое соскользнуло с его татуированных плеч и плавно слетело на пол, он пронзительно закричал:
– Я понял твой призыв, прекрасный незнакомец! И я иду к тебе! Иду, чтобы сгореть, как бабочка на огне!
Мне еще не удалось полностью осознать значение этого бреда, как вялый юноша одним прыжком оказался у меня на коленях – его правая рука, как лиана, обвила мою шею, а липкие губы ткнулись мне в щеку, обдав меня запахом каких-то ликеров и омерзительных духов. Вдобавок меня на мгновение ослепила мертвенно-белая вспышка – это плейбой пустил в ход свою камеру.
Не могу передать, насколько отвратителен мне был в этот момент накрашенный голый юноша. Но я вовсе не хотел делать ему больно – у меня не было такого злодейского намерения. Просто, растерявшись от неожиданности, я автоматически сделал то, что делает каждый, когда ему на шею садится, скажем, слепень, – смахнул его.
Я смахнул этого типа со своих колен без особого труда – силы в нем было не больше, чем в мухе. С коротким криком, полным отчаяния, он шлепнулся на пол и притворился мертвым. Этот эпизод также был сопровожден фотовспышкой и отпечатался у плейбоя на пленке.
На лице бармена почти ничего не изменилось – пожалуй, он стал чуть-чуть задумчивым, но в события вмешиваться не пожелал.
Зато крепыш в черной маечке почувствовал себя предельно оскорбленным – не знаю, был ли он телохранителем или любовником владельца кожаного пальто, а может быть, и тем и другим, но он поспешил свести со мной счеты.
Хорошо, что я успел сползти с табурета, – он врезался в меня как снаряд, и я едва успел уклониться от прямого попадания. Крепыш, ведомый избыточной энергией, пролетел дальше, сшибая на пути табуреты, и рухнул в итоге на пол, ругаясь на чем свет стоит. Все это было также зафиксировано на пленку неутомимым плейбоем.
Разумеется, такая суматоха не могла пройти незамеченной. Из-за интимно огороженных столиков появились недоуменные физиономии тихих джентльменов. Вышибала Аркадий, похожий на шагающий эскаватор, медленно, но неумолимо
До подхода Аркадия парень в черной майке предпринял еще одну попытку атаковать меня. Испустив гортанный предостерегающий крик, он подпрыгнул передо мной и попытался ногой вывернуть мне челюсть. Может быть, его подготовка позволила бы ему это сделать, но, как я уже упоминал, он был в состоянии опьянения, и теперь все его движения напоминали движения под водой – я без труда уклонился от удара и на этот раз, а когда парень приземлился, для порядка слегка ткнул его кулаком в живот. Он моментально согнулся и сел на пол, а тот, что уже давно лежал на полу, вдруг с визгом вцепился в мои ноги, пачкая мне брюки слюнями и помадой.
В таком положении нас и застали возвратившиеся в зал председатель с Макаровым.
– Что здесь происходит? – вопросил Чердаков – в момент волнения голос у него становился на редкость противным.
Мрачный Аркадий молча указал на меня движением своего подбородка, похожего на кувалду.
От любезности председателя клуба не осталось и следа. Выпучив глаза, он подскочил ко мне и заверещал, брызгая в лицо слюной:
– Где вы находитесь, молодой человек? Кто вам позволил? Это неслыханно!
Преодолевая малоподвижность собственного позвоночника и давление отросшего животика, Чердаков наклонился к чудному юноше и встревоженно сказал:
– Вам плохо? Что с вами? Позвольте вам помочь! Вы можете встать?
При этом он не без тайного удовольствия ощупывал трясущимися руками бледное тело парня.
– Что вы с ним сделали, животное?!
Последние слова он с исказившимся лицом выкрикнул по моему адресу.
Полуголый придурок не поддавался на уговоры и продолжал ползать у моих ног, бормоча и всхлипывая. С таким грузом я был превосходной мишенью – как для физического, так и для морального воздействия. Владелец фотоаппарата скакал вокруг нас как сумасшедший, щелкая снимок за снимком. Мне надоел этот цирк, и я довольно грубо сгреб распластанного на полу чудака и поставил его на ноги. Он был теперь мокрый и скользкий на ощупь от выступившего пота.
Я брезгливо вытер руки о пиджак и отстранился от хнычущего юноши. Он явно был не в себе – глаза его казались совершенно безумными.
– По-моему, он нажрался какой-то дряни! – вслух предположил я.
Председатель клуба бросил на меня уничтожающий взгляд, а громила Аркадий, снова отметив меня движением подбородка, рокочущим голосом негромко спросил:
– Вывести его, Аристарх Константинович?
– Мы должны убедиться, что с Леоном все в порядке, – озабоченно бросил Чердаков. – И что этот мужлан не причинил ему никакого вреда!
В этот момент обдолбанный юноша вытянул в направлении меня палец и крикнул:
– Я хочу быть с тобой!
– Нет уж, лучше тогда вывести! – поспешно сказал я.
Председатель опять что-то зачирикал, обхаживая голого Леона, а тот рвался ко мне, и все это безумие неутомимо фиксировалось на пленку плейбоем в синем пиджаке. До меня начинало доходить, что я влип в какую-то очень неприятную историю. Чем она могла закончиться, я пока не знал, но то, что я стал героем скандального фоторепортера, – было уже очевидно.