Палермские убийцы
Шрифт:
— Я встал, — пробовал объяснить учитель, — потому что…
Он умолк, смутившись, и незаметно показал глазами на девушку и инженера. Но, вместо того чтобы разделить опасения бдительного супруга, синьора Миччике обрадовалась: в ней пробудилось призвание каждой замужней женщины устраивать браки незамужних женщин, чему способствовали и романтические обстоятельства — поезд, инженер с континента, хорошая девушка из провинции.
Не съев еще и половины своей порции, Нэнэ объявил:
— Хочу
— Я тебе отдам свою, мне не хочется, — сказала мать.
— И это называется воспитанный ребенок? — спросил учитель, обращаясь ко всем.
— Да он и свои ягоды не осилит, он вроде тебя — говорит, потому что у него рот есть. — Она намекала на недавнюю бестактность мужа в отношении девушки и инженера.
— Я съем мою порцию, и твою, и еще десять, и еще сто стаканов клубники, — заявил Нэнэ.
— Я съем сто стаканов клубники! — передразнил Лулу.
— Двести, тысячу! — разозлился Нэнэ. Однако он ел уже через силу и спустя секунду протянул стакан матери — Это на потом.
— Уф! — издевательски вздохнул Лулу.
— Заткнись, пока цел, — предупредил Нэнэ.
— Он не потому говорит, что у него рот есть, а потому, что он грубиян… — поддел жену синьор Миччике. — Но ты у меня допляшешься, в приют отдам, будешь знать.
— Это где сироты? — со знанием дела осведомился Нэнэ.
— Совершенно верно. Где сироты.
— Если ты не умрешь, меня не возьмут. Сначала умри, и тогда я поеду к сиротам.
Синьор Миччике суеверно замахал руками:
— Типун тебе на язык! — Застраховав таким образом себя от смерти, он с неизменной гордостью обратился к инженеру — Слышите, какая логика? — а сыну заметил — Ошибаешься, тебя возьмут и при живом отце, достаточно мне замолвить словечко падре Ферраро. — И, справедливо предвидя реакцию Нэнэ, он вскочил на ноги и, устрашающе наклонившись над ним, предупредил — Только попробуй о падре Ферраро вслух сказать то, что у тебя вертится на языке! Так всыплю, что сто лет помнить будешь.
— А я не вслух, я про себя, — не моргнув глазом ответил Нэнэ.
Учитель нервно провел несколько раз рукой по лицу и засмеялся. Засмеялись и остальные. В это время в дверях появился контролер и попросил предъявить билеты, учитель справился, не опаздывает ли поезд. Едва контролер ушел, Нэнэ сообщил:
— А я еще думаю про падре Ферраро.
— Господи! — простонала синьора Миччике, меж тем как ее муж, инженер и девушка хохотали до слез.
Подъехали к Вилле Сан-Джованни, обсудив на все лады бойкость Нэнэ и раза два разняв сцепившихся в драке братьев, в память о миротворческой деятельности рубашки учителя и инженера были разукрашены клубничными пятнами.
Возбужденный учитель предложил всем подняться на палубу парома выпить кофе.
— А чемоданы? —
— Верно, чемоданы… — огорчился учитель. И с особым пристрастием к самоуничижению, присущим всем сицилийцам, объяснил инженеру, что, когда подъезжаешь к Сицилии, необходимо держаться доброго правила никогда не оставлять вещи без присмотра, не то что на севере, где, по его представлению, чемоданы, как собаки, признают исключительно своих законных хозяев.
Синьора Миччике, у которой были собственные планы, нашла выход из положения: первыми пойдут Дина и инженер, пусть спокойно, без всякой спешки выпьют кофе, а потом, когда они вернутся, пойдет она с мужем и мальчиками.
Возражения детей, которым не терпелось взобраться на палубу, были категорически пресечены. Учителя, правда, раздирали сомнения: с одной стороны, он помнил об ответственности перед братом девушки, с другой — ему было приятно, что и от него зависит намечающаяся идиллия. Однако решимость жены опрокинула все его сомнения.
Так они оказались вдвоем — девушка и инженер — над Мессинским проливом, сиявшим первыми лучами солнца. Они быстро выпили кофе и молча сели лицом к Мессине, ясной, отражавшей сверкающий свет.
После бессонной ночи их мысли словно ослепило яркое утро над морем. Когда паром тронулся, девушка сказала:
— Пойдемте, детям, наверно, не терпится выйти на палубу.
Она была права: Лулу ныл от нетерпения, а Нэнэ, выражая молчаливый протест, лежал на полу.
Синьор Миччике показал на него девушке и инженеру:
— Полюбуйтесь на это посмешище. Чем не свинья? — Но Нэнэ уже выскочил из купе, а следом за ним — Лулу и мать.
Учитель был в коридоре, когда его кольнула мысль, что он оставляет девушку наедине с мужчиной в почти пустом вагоне; он вернулся и, дабы избавиться если не от беспокойства, то от угрызений совести, спросил девушку, не хочет ли она с ними за компанию вернуться наверх. Девушка отказалась, объяснив, что устала.
— Учитель нам не доверяет, — смекнул инженер.
— Он хочет доставить меня домой в целости и сохранности, — улыбнулась девушка.
— Надеюсь, ему это не удастся, — сказал инженер, — надеюсь, вы… — Он не находил слов.
— Да, — краснея, подтвердила девушка.
Больше они ничего не сказали. Застав их молчащими, синьор Миччике не знал, что и подумать: то ли инженер оказался настолько порядочным человеком, что даже не позволил себе говорить с девушкой в его отсутствие, то ли, напротив, столь непорядочным, что попытался действовать, но получил от ворот поворот. Учителю помогла жена: по ее глазам, по опущенным ресницам он понял, что идиллия продолжается с соблюдением всех приличий, — достаточно посмотреть на их лица.