Паломничество Чайльд-Гарольда

Байрон Джордж Гордон

3

Но смолк напев Торкватовых октав, [169] И песня гондольера отзвучала, Дворцы дряхлеют, меркнет жизнь, устав, И не тревожит лютня сон канала. Лишь красота Природы не увяла. Искусства гибли, царства отцвели, Но для веков отчизна карнавала Осталась, как мираж в пустой дали, Лицом Италии и празднеством Земли.

4

И в ней для нас еще есть обаянье: Не только прошлый блеск, не имена Теней, следящих в горестном молчанье, Как, дожей и богатства лишена, К упадку быстро клонится она, — Иным завоевать она сумела Грядущие века и племена, И пусть ее величье оскудело, Но здесь возникли Пьер, и Шейлок, и Отелло, [170]

169

…смолк

напев Торкватовых октав… — Байрон говорит о некогда широко распространенном обычае венецианских гондольеров петь отрывки из поэмы великого итальянского поэта Торквато Тассо (1544–1595) «Освобожденный Иерусалим».

170

Пьер, Шейлок и Отелло — герои произведений английских писателей, действие которых происходит в Венеции (Пьер — герой трагедии Томаса Отвея (1651–1685) «Спасенная Венеция», Шейлок и Отелло — герои пьес Шекспира «Венецианский купец» и «Отелло».)

5

Творенья Мысли — не бездушный прах, Бессмертные, они веков светила, И с ними жизнь отрадней, в их лучах Все то, что ненавистно и постыло, Что в смертном рабстве душу извратило, Иль заглушит, иль вытеснит сполна Ликующая творческая сила, И, солнечна, безоблачно ясна, Сердцам иссохшим вновь цветы дарит весна.

6

Лишь там, средь них, прибежище осталось Для верящих надежде, молодых, Для стариков, чей дух гнетет усталость И пустота. Как множество других, Из этих чувств и мой рождался стих, Но вещи есть, действительность которых Прекрасней лучших вымыслов людских, Пленительней, чем всех фантазий ворох, Чем светлых муз миры и звезды в их просторах.

7

Их видел я, иль это было сном? Пришли — как явь, ушли — как сновиденья. Не знаю, что сказать о них в былом, Теперь они — игра воображенья. Я мог бы вызвать вновь без напряженья И сцен, и мыслей, им подобных, рой. Но мимо! Пусть умрут без выраженья! Для разума открылся мир иной, Иные голоса уже владеют мной.

8

Я изучил наречия другие, К чужим входил не чужестранцем я. Кто независим, тот в своей стихии, В какие ни попал бы он края, — И меж людей, и там, где нет жилья, Но я рожден на острове Свободы И Разума — там родина моя, Туда стремлюсь! И пусть окончу годы На берегах чужих, среди чужой Природы,

9

И мне по сердцу будет та страна, И там я буду тлеть в земле холодной — Моя душа! Ты в выборе вольна. На родину направь полет свободный, И да останусь в памяти народной, Пока язык Британии звучит, А если будет весь мой труд бесплодный Забыт людьми, как ныне я забыт, И равнодушие потомков оскорбит

10

Того, чьи песни жар в сердцах будили, — Могу ль роптать? Пусть в гордый пантеон Введут других, а на моей могиле Пусть будет древний стих напечатлен: «Среди спартанцев был не лучшим он». [171] Шипами мной посаженного древа — Так суждено! — я сам окровавлен, И, примирясь, без горечи, без гнева Я принимаю плод от своего посева.

171

«Среди спартанцев был не лучшим он». — Так ответила мать спартанского полководца Брасида чужеземцам, высказывавшим похвалы ее погибшему сыну.

11

Тоскует Адриатика-вдова: Где дож, где свадьбы праздник ежегодный? Как символ безутешного вдовства Ржавеет «Буцентавр», [172] уже негодный. Лез Марка стал насмешкою бесплодной Над славою, влачащейся в пыли, Над площадью, где, папе неугодный, Склонился император [173] и несли Дары Венеции земные короли.

12

172

«Буцентавр» — название корабля Венецианской республики, на котором в день Вознесения дож Венеции выезжал в открытое море и символически обручался с Адриатикой, бросая в море кольцо.

173

…папе неугодный, // Склонился император… — Германский император Фридрих I Барбаросса (ок. 1125–1190), отлученный римским папой Александром III от церкви, чтобы снять отлучение, был вынужден отправиться в Венецию, где находился папа, и проделать унизительную церемонию целования папской туфли в знак покорности воле папы.

Где сдался шваб [174] — австриец [175] твердо стал. Тот был унижен, этот — на престоле. Немало царств низверг столетий шквал, Немало вольных городов — в неволе. И не один, блиставший в главной роли, Как

с гор лавина, сброшенный судьбой, Народ великий гаснет в жалкой доле, — Где Дандоло, [176] столетний и слепой, У византийских стен летящий первым в бой!

174

Шваб — здесь: император Фридрих I Барбаросса.

175

Австриец. — Франц I, австрийский император (1768–1835).

176

Дандоло — Дандоло Энрико, венецианский патриций, с 1192 г. дож Венеции. Использовал борьбу претендентов на престол византийских императоров в качестве повода для направления на венецианских кораблях рыцарских войск Четвертого крестового похода в Византию. В 1204 г. девяностосемилетний Дандоло возглавил под предлогом борьбы с вспыхнувшим в городе восстанием штурм Византии, сопровождавшийся неслыханным разграблением города.

13

Пусть кони Марка [177] сбруей золотой И бронзой блещут в ясную погоду, Давно грозил им Дориа [178] уздой — И что же? Ныне Габсбургам в угоду Свою тысячелетнюю свободу Оплакивать Венеция должна; О, пусть уйдет, как водоросли в воду, В морскую глубь, в родную глубь она, Коль рабство для нее — спокойствия цена.

14

177

Кони Марка — четыре бронзовых позолоченных коня на главном портале собора св. Марка.

178

Дориа Пьетро — генуэзский адмирал. В 1370 г. на предложение Венеции заключить мирное соглашение с Генуей ответил, что генуэзцы «не даруют мира, пока не взнуздают коней св. Марка».

Ей был, как Тиру, дан великий взлет, И даже в кличке выражена сила: «Рассадник львов» [179] прозвал ее народ — За то, что флаг по всем морям носила, Что от Европы турок отразила. [180] О древний Крит, великой Трои брат! В твоих волнах — ее врагов могила. Лепанто, помнишь схватку двух армад? Ни время, ни тиран тех битв не умалят.

15

179

«Рассадник львов». — В Италии венецианцев называют «панталони». Байрон предполагал, что название это произошло от pianta leone — «водружающие львов».

180

…от Европы турок отразила. — В морском сражении при Лепанто в 1571 г. объединенный флот Испании, Венеции и римского папы нанес турецкому флоту крупное поражение.

Но статуи стеклянные разбиты, Блистательные дожи спят в гробах, Лишь говорит дворец их знаменитый О празднествах, собраньях и пирах. Чужим покорен меч, внушавший страх, И каждый дом — как прошлого гробница. На площадях, на улицах, мостах Напоминают чужеземцев лица, Что в тягостном плену Венеция томится.

16

Когда Афины шли на Сиракузы [181] И дрогнули, быть может, в первый раз, От рабьих пут лишь гимн афинской музы, Стих Еврипида, сотни граждан спас. [182] Их победитель, слыша скорбный глас Из уст сынов афинского народа, От колесницы их отпряг тотчас И вместе с ними восхвалил рапсода, Чьей лирою была прославлена Свобода.

181

Когда Афины шли на Сиракузы… — Сицилийская экспедиция 415 г. до н. э.; пример неудачи завоевательных стремлений Афинской морской державы.

182

…Стих Еврипида, сотни граждан спас. — Во время сицилийской экспедиция (415 г. до н. э.) попытка продвинуть сухопутные войска внутрь острова привела к захвату в рабство семи тысяч афинян. На смягчение своей участи могли надеяться лишь те афиняне, кто знал наизусть отрывки из популярных среди населения Сицилии трагедий великого древнегреческого драматурга Еврипида (ок. 480–406 гг. до н. э.).

17

Венеция! Не в память старины, Не за дела, свершенные когда-то, Нет, цепи рабства снять с тебя должны Уже за то, что и доныне свято Ты чтишь, ты помнишь своего Торквато. Стыд нациям! Но Англии — двойной! Морей царица! Как сестру иль брата, Дитя морей своим щитом укрой. Ее закат настал, но далеко ли твой?

18

Венецию любил я с детских дней, Она была моей души кумиром, И в чудный град, рожденный из зыбей, Воспетый Радклиф, [183] Шиллером, Шекспиром, Всецело веря их высоким лирам, Стремился я, хотя не знал его. Но в бедствиях, почти забытый миром, Он сердцу стал еще родней того, Который был как свет, как жизнь, как волшебство!

183

Радклиф Анна (1764–1823) — английская писательница. В ее романе «Удольфские тайны» действие происходит в Венеции.